Сергей Антонов - Трудный день

— Снабжение строительства электростанций в ряде случаев не первоочередное, — заметил Кржижановский.

— Вот, вот…

— Наиболее «отличившихся» руководителей ведомств — к вам бы, Владимир Ильич.

Ленин подумал.

— На заседание СТО, — поправил он.

— Возможно…

— Еще, Глеб Максимилианович?

— Вопрос психологии или, вернее, идеологии, — сказал Кржижановский. — Комиссия ГОЭЛРО работает, чувствуя себя все время под прицелом. «Буржуазные интеллигенты… Выходцы из прошлого…» Недоверие и подозрительность нервируют, мешают честным, самоотверженным людям.

— Это посложнее. Десятилетиями накапливалась ненависть народа к буржуазии. Желание проверять и проверять буржуазных спецов рождено классовой ненавистью.

— Сколько людей будет работать, сколько проверять? Вопрос в этом.

— Да, слишком много желающих заниматься политикой и только политикой, то есть ровным счетом ничего не делать.

Ленин припомнил, что где-то уже говорил о таких членах партии, но, видимо, еще мало. Он быстро пометил этот тезис в своих бумагах. Вернуться к нему!

— Спекуляция самая обыкновенная. Где еще нужно нажать, Глеб Максимилианович?

— ВСНХ…

— Не первый раз говорим об этом!

— Очевидно, Рыков по своей природе, что ли, не может полностью уверовать в план ГОЭЛРО…

Ленин помолчал и, как обычно, пропуская очевидные логические связи, без которых Глеб Максимилианович легко обходился, закончил:

— Бывает… Есть, например, авторы романов о крестьянах, вышедшие из самых натуральных деревень. И в лаптях ходили, и лаптем щи хлебали, и знают все про онучи и портянки… И тем не менее крестьянин у них ненатуральный, политическая оценка его не верна. Эсеровский душок… А настоящий мужик у дворянина Толстого. Почему так? Видимо, именно мужицкая закваска и мешает некоторым нашим крестьянским писателям. Не могут отойти от деревни и посмотреть на нее издалека, в правильной перспективе…

— Несомненно…

Ленин охватил рукой бородку… К работникам и руководителям, особенно способным, нужно относиться крайне бережно, знать, где и как лучше использовать их возможности, знать, на каком месте быстрее раскроется их дарование… Переместить с поста председателя ВСНХ? Нет оснований — Алексей Иванович неплохой руководитель высшего хозяйственного органа страны. Да и вообще, часто перемещения ничего не дают — только успокаивают администраторскую совесть, приглушают администраторский зуд: что-то сделано! Вывести комиссию ГОЭЛРО из подчинения ВСНХ? Пожалуй, это будет самое лучшее и для самой комиссии… Но сначала обязательно поговорить…

— Не хотелось бы лишних пертурбаций, Владимир Ильич…

Ленин внимательно посмотрел на друга. Мягкий, деликатный, отнюдь никакой не администратор, Глеб, которому было тяжело выполнять его функции, конечно, и сейчас исходил не только из склонностей и пристрастий своего характера, а прежде всего из интересов дела.

Ленин понял и обрадовался, что мысли их и на этот раз совпали:

— Вывести комиссию? Обсудим, — Владимир Ильич записал это себе на память. — Что у вас еще, Глеб Максимилианович?

— Времени бы, Владимир Ильич, времени хотя бы вдвое, втрое побольше…

— «Времени»! Я тоже, Глеб Максимилианович, не отказался бы. Самым великим человеком станет тот, кто сумеет покорить его: растянуть, увеличить. Но, увы! А может быть, все-таки попробовать? — Ленин рассмеялся. — Распоряжается же временем Герберт Уэллс в своих романах, почему нам нельзя? — И сам ответил: — Но мы и так взяли на себя немало…

Кржижановский увидел, как посерьезнел, даже посуровел Ленин. Он молчал мгновение, другое…

— Глеб Максимилианович, теперь у меня к вам… — сказал Ленин.

— Слушаю, Владимир Ильич…

— Не рассматривайте, пожалуйста, план ГОЭЛРО как некий идеальный с профессорской точки зрения научный труд. Сейчас это утопия. Мы нищие. Голодные нищие. По кусочкам выделить важнейшее, поставить предприятия!

Кржижановский не ожидал от Ленина такой оценки. От этих слов становилось больно. Казалось, отчаянные эти слова произнес не Ленин, а сама необходимость. И попали они в точку. Действительно, было у него желание: собрать исчерпывающий материал и засесть за любимую работу, по которой истосковался и о которой так много думал… Солидный научный труд…

Рано!

Вошел Дзержинский.

— Помешал? — спросил он, здороваясь.

— Садитесь, Феликс Эдмундович, — предложил Ленин, сосредоточиваясь на чем-то другом. Сейчас надо будет заниматься делами ЧК, как он уже занимался гвоздями, хлебом, международной политикой.

Кржижановский поднялся и, озабоченный, простившись, ушел.

— Одну минутку, — сказал Ленин Феликсу Эдмундовичу и стал звонить по телефону.

Сдержанно взглянув на Владимира Ильича, Дзержинский заложил руки за спину и, худой, стройный, легкий, ходил возле карт у стены. Он как будто не слышал разговора по телефону, а разговор был трудный.

Рождалось новое общество. Были разные точки зрения на культуру прошлого, на буржуазных специалистов, на губную помаду и галстуки, на брак и семью, на единоначалие в промышленности… Что ж, у некоторых была своя точка зрения на электрификацию.

По их мнению, составлять и тем более проводить в жизнь единый хозяйственный план сейчас не время — нет топлива, нет продовольствия. Вот и Рыков… Идею электрификации он низводил к строительству мелких электростанций в сельских местностях, отрицал необходимость развития машиностроения. Машины можно выменивать за границей на хлеб, сахар, масло, считал он.

Положив трубку, Владимир Ильич выразительно посмотрел на Дзержинского.

— Что прикажете делать, Феликс Эдмундович? — спросил Ленин.

— Есть резолюция ВЦИК, Владимир Ильич, — и умолк: ясно же!

Феликс Эдмундович напоминал о сессии Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета Советов, которая поддержала Ленина и его сторонников, вынесла резолюцию о возможности приступить «к научной выработке и последовательному проведению в жизнь государственного плана всего народного хозяйства».

Говорил Дзержинский суховато, как будто и не он поддерживал и эту резолюцию, и другие предложения Ленина. Феликс Эдмундович был из тех, кто, пожалуй, мог погладить ребенка и не улыбнуться. Но погладить с такими потаенными нежностью и любовью, каких не было у самых улыбчатых и сердобольных…

— Надо еще раз поговорить в Совнаркоме и решить вопрос о комиссии и ВСНХ… — заметил Ленин и стал что-то искать в бумагах.

Дзержинский ничего не ответил.

Феликс Эдмундович, пожалуй, как никто другой, знал о твердости и непреклонности Ленина. Десятки, а может, сотни раз за эти годы ему приходилось докладывать Владимиру Ильичу, советоваться с ним, слушать его распоряжения по поводу осознанных, ставших необходимостью крайних мер по отношению к врагам революции и новой России.