Сергей Антонов - Трудный день

Интерес к Марсу подогревался сенсационными сообщениями. В начале года, если верить газетам, многие радиостанции приняли странные сигналы. Они не походили ни на один известный в мире код. Впоследствии газеты объявили эти сигналы первой радиограммой с Марса. Нужно было ответить марсианам, а для этого, прежде всего, расшифровать радиограмму. Дело было поставлено на солидную ногу: французская Академия наук назначила премию в триста тысяч франков тому, кто предложит способ передать ответную радиограмму. И триста тысяч франков, и сама задача не могли не вдохновить: посыпались сотни проектов…

Ленину, конечно, была далека сенсационная шумиха, но сама дерзостная мысль не могла не быть по душе.

«Собирается вскорости лететь на Марс»! И самым серьезным тоном!

Может, просто упоминали о Циолковском? Ведь многим известно, что школьный учитель из Калуги давно уже мечтает о покорении воздушного пространства, о полетах в межзвездные миры, кажется, с помощью ракетных приборов…

Точнее!

Ленин начал припоминать.

Циолковский, кажется, строил дирижабли, предложил использовать двигатель-ракету для полетов к звездам. Открыл принцип, дал основные положения… Но «вскорости»! «Вскорости»! Нет, это другой, наверняка другой человек… Неужели новый ученый или изобретатель ходит где-то рядом? Ленину очень хотелось, чтобы он существовал, как существует мечтатель Уэллс, как существуют Павлов, Мичурин, Циолковский, Горький и много других. Великолепно! И разруха, и голод, и тиф, и это оскорбительное слово «электрофикция», которое иногда мелькает в зарубежной печати для уничижительного обозначения плана ГОЭЛРО и которое подчас любят подпускать противники электрификации в стране, и тупоумный бюрократ со своей возмутительной резолюцией на жалобе вдовы красноармейца, а человек думает о полете на Марс!

А может быть, ему это только послышалось? Известно ведь, что слышат то, что хотят услышать. Но здесь, кажется, никакого обмана нет: «…собирается вскорости лететь на Марс». Замечательно!

Ленин подошел к печке и снял табличку «Курить воспрещается»: законы и распоряжения, которые не выполняются, смешны.

Как всегда, заседание Совета Народных Комиссаров шло четко, дружно. И вдруг будто застопорилось…

Уже несколько минут заместитель одного из наркомов перебирал общие места: «Мы должны напрячь усилия, не пожалеть сил… Пролетарская революция, как никакая другая революция… Мы стараемся наладить это дело так, чтобы это дело…»

Терпению Ленина приходил конец: ни отчетливой постановки вопроса, ни интересного материала, ни конкретных предложений! Незнание предмета и болтовня!

Но Ленину было любопытно: неужели сам не поймет? И Владимир Ильич посматривал на говорившего, стараясь заглянуть в глаза. Образумится… Застесняется…

Надежда оказалась тщетной. Ленину пришлось остановить его и, не повышая голоса, отчитать.

Следующий вопрос был решен в минуты.

Вечер давно уже наступил, когда заседание закончилось.

Присутствовавшие расходились. Прощаясь, на ходу улаживали мелкие дела.

Ленин сидел на своем, единственном в зале, плетеном кресле и, еще не отрешенный от дел, собирал и аккуратно складывал бумаги — планы и наброски своего выступления, записи во время выступлений товарищей. Эти он отдаст секретарю, а эти возьмет с собой, нужно будет посмотреть дома…

Мария Петровна, работник секретариата Совнаркома, невысокого роста, тоненькая женщина, в белой со складками блузке, собирала с большого зеленого стола бумаги, записки, карандаши. Стол был похож на поле боя после отгремевшего упорного и ожесточенного сражения. Одни записки были порваны на клочки, другие смяты, кто-то даже сделал из записки лодочку. Карандаши, листы бумаги были разбросаны как попало.

Мария Петровна просматривала все записки: ленинские, чтобы не пропали, забирала себе…

Были записки деловые, шутливые — и все содержательные.

Даже вот эта интересна:

«Пишите записки, а не болтайте».

Коротко и ясно! Некоторые товарищи, к кому обсуждаемый вопрос прямо не относился, пользуясь тем, что на заседании присутствует нужный человек, решали свои дела, переговариваясь. «Решайте, но не мешайте другим!» — требовал Ленин.

Расправив сложенный вчетверо листок, Мария Петровна убрала его в тетрадь.

Вот еще на восьмушке бумаги:

«Что с сыном? Мне говорили — лучше?

Так ли это?»

Вот, оказывается, для чего Ленин вставал и подходил к Михаилу Григорьевичу! Владимир Ильич боялся, как бы эта записка при передаче из рук в руки не затерялась. Михаил Григорьевич, обрадованный, улыбнулся — Мария Петровна не знала, чему именно: то ли радуясь за сына, то ли человеческому участию Ленина.

А записка эта лежала рядом с какими-то бумажками, испещренными рисунками, каракулями, мордочками, завитушками и домиками. И ее, конечно, в ту самую тетрадь!

Мария Петровна развернула и лодочку: нет, не ленинская бумажка! Она даже обрадовалась — не ленинская. Какую-то часть записок, дорожа ими, уносят с собой адресаты, но может быть и так — лодочка из записки Ленина! Конечно, может быть: люди разные, ох какие разные, хотя все они составляют единый Совет Народных Комиссаров.

Вот еще одна, скрученная кем-то, быть может, самим адресатом в трубочку:

«Когда же будет отчет?

Мариновать вздумали?

Солить?

Сообщите последний срок».

И еще одна четвертушка — с краем, оторванным, наверное, чтобы очистить перо. Слава богу, что не всей запиской чистили!

Вот порванная на такие мелкие клочки, что уже не разберешь — ленинская или нет? Вот еще одна…

Иногда в зале, где только что решались важные и очень разнообразные вопросы, раздавался смех. Он был непринужденным, подчас уж слишком громким для людей, минуты назад занимавшихся государственными делами. Но казалось, громкий смех никого не приводил в смущение. Ленин, если до него долетал разговор и он мог уловить смысл шутки, улыбался и смеялся вместе со всеми.

…Наконец Ленин разобрал свои бумаги, часть отдал секретарю, часть — порядочную — спрятал в папку и встал.

И тут он заметил еще одного человека.

Как будто на заседании Совнаркома его не было… А может, был? В отлично сшитой гимнастерке, с полноватым лицом, без портфеля и папки, он уверенно шел навстречу Ленину.

— Товарищ Ленин!

Владимир Ильич устало повернулся и, замедлив шаги, остановился.

— Товарищ Ленин, у меня к вам вопрос.

— Пожалуйста…

— Товарищ Ленин, я сам по происхождению крестьянин-бедняк, потом работал на пристани… Был переварен в рабочем котле. Так сказать, стал представителем рабочего класса… Участвовал в октябрьском перевороте в Елабуге. По поручению укома конфисковывал помещичье и буржуйское имущество… Работал в укоме, теперь в ВСНХ… Коммунист… Кавлетов мое фамилие…