Исаак Фридберг - Арена: Пять новелл о человеческих странностях

— Вера здесь? — будто услышав её движение спросил Усов.

— Здесь, — сказала Вера.

— Наклонись, — прошептал Усов. И Вера склонилась лицом к самым его губам.

— Противно быть стариком… — прошептал Усов. — Противно…

Они ещё сидели посреди леса, одинокие и беспомощные — и ждали Веру. Она побежала к дороге, за людьми.

Николай Иванович лежал неподвижно, онемевший, оглохший, лицо его медленно и неотвратно бледнело.

— За что-то всё-таки, — вдруг вполголоса произнес Берёзов, — судьба его наказала…

— Судьба не его наказала, — сказал Китин. — Она нас наказала… Нас всех. Жизнь прожита… и можно делать выводы… Почему-то она всегда наказывает невиновных.

— Она никого никогда не наказывает, — сказал Фёдор Кузьмич. — Нету неё для этого ни сил, ни власти. Люди сами себя наказывают, если они люди… Берут на себя грехи, свои… чужие… и наказывают себя. Вот и получается… Одни грешат… другие страдают…

— Господи… — прошептал Китин. — Помоги нам. Ну что тебе стоит…

Вера вернулась вовремя — Николай Иванович ещё дышал. Она приехала на мотоцикле с коляской. Управлял мотоциклом молодой веснушчатый парень. Он легко поднял безжизненное тело Николая Ивановича и положил его в коляску. Потом осторожно повёл мотоцикл лесными тропами.

Китин, Берёзов и Борин брели за мотоциклом — и это было похоже на похороны.

Утро следующего дня они встретили на кроватях районной больницы. Они лежали молча, неподвижно, то ли прислушиваясь к петушиным воплям за окном, то ли заблудившись в бесконечных стариковских мыслях. Белые стены, белые простыни, голубые пижамы…

— Пора вставать! — решительно сказал Берёзов. — Хватит дрыхнуть, в морге места освободились!

— Шутки у вас, Константин Георгиевич, — вздохнул Борин.

— Лучше плохая шутка, чем хорошая слеза! — убеждённо сказал Берёзов и пошёл к умывальнику. В умывальнике зашумела вода.

— Это конечно очень гостеприимно, — уложить нас в больницу после нашего путешествия по местам боевой славы, но пора и честь знать! Я уже устал жевать манную кашу.

Отворилась дверь палаты, вошёл врач — лысоватый, ничем не примечательный мужчина средних лет. Поздоровался, бодро спросил:

— Как себя чувствуете, ветераны?

— Пора выписываться, — сказал Берёзов.

— Осмотрим вас, если всё в порядке — выпишем.

— Без осмотра нельзя?

— Нельзя. В райкоме волнуются.

— Как дела у Николая Ивановича? — негромко спросил Китин.

Врач чуть заметно покраснел и ответил:

— Пока трудно сказать.

— Жить… будет?

— Больше я ничего не могу добавить, — тихо сказал врач.

— Понятно, — буркнул Берёзов и пошёл к своей кровати.

— Воспаление лёгких началось, — виновато сказал врач. — Он у вас на голой земле лежал… часа полтора… А земля этим летом холодная… И что это вас в лес потянуло?..

— Сколько вам лет, молодой человек? — спросил Китин.

— Тридцать девять, — ответил врач. — А что?

— Ничего, — сказал Китин. — Как-то странно спрашиваете… Слова употребляете нелепые: «потянуло»… Словно мы недоумки какие-то, а вам теперь за нас отдуваться. Вы тела наши лечите, не забывайте, молодой человек, тела, а не души. Да, нас потянуло! Потянуло! Не надо посмеиваться… над тем, чего не переживали!

— Извините меня, — тихо проговорил врач. — Я не хотел вас обидеть. Обыкновенное словечко, сейчас все так говорят… А если хотите знать правду… У вашего поколения есть такое… представление, что ли… что ваши переживания — самые правильные. А все другие — вроде бы и не настоящие… Хотите, историю расскажу?

Видно было, что Китин готов был уже сказать нечто резкое этому мальчишке, взявшемуся их поучать. Но сдержался. Стиснул губы и подчёркнуто вежливо сказал:

— Расскажите.

— Приезжает в районную больницу молодой врач. Свеженький, только после института. А на приёме с ним начинает работать медсестра. Беленькая такая, нежная…

Он замолчал, словно увидел перед собой эту медсестру и не мог оторвать от неё глаз.

— Вот… И, значит, этот молодой доктор в эту медсестру влюбляется. А когда влюбляется — узнаёт, что её отец бывший полицейский при немцах. Отбыл наказание, отсидел ссылку и вернулся к семье. Что делать? Жениться — испортить себе анкету и биографию. Бросить её? Не получилось…

— Чем же кончилось? — поинтересовался Берёзов.

— Дочка родилась, — вздохнул врач. — Ну и… поженились. Да вы мою дочку знаете. Это она с вами в лесу была. Вера… Пионервожатой в школе работает. Весёлая история?

— И как же… ваша биография? — осторожно спросил Фёдор Кузьмич.

— Никак, — спокойно ответил врач. — Работаю.

— И долго вы с ней от людей прятались? — спросил Берёзов.

— Откуда знаете, что прятались?

— Догадался, — сказал Берёзов.

— Шесть лет. Пока отец не умер. Не любили его в посёлке. Грех на нём был большой.

— Грех? Какой? — спросил Берёзов.

— Из-за него отряд партизанский погиб.

— Какой отряд? — спросил Китин.

— Не знаю, — ответил врач. — Был тут какой-то отряд.

— Что же, он его выследил? — спросил Берёзов.

— Да нет, — сказал врач. — Случайно получилось. У них там в отряде один местный был. А у него кошка. Рыжая такая, приметная. Та кошка по весне в посёлок бегала, а отец жены её опознал. И немцам донёс. Немцы кошке на хвост и сели. Говорят, никого в живых не осталось. Не слышали про этот случай? Вы вроде тоже тут партизанили?

— Нет, — глухо сказал Китин. — Не слышали.

— Вот такие у нас были переживания, — сказал врач.

— Не жалеете? — спросил Берёзов.

— Нет, — уверенно сказал врач. — Ну что, давайте ко мне в кабинет по одному. Жду.

Белая дверь палаты мягко прикрылась за ним.

Молчали долго.

— Теперь мне всё понятно, — наконец сказал Берёзов. — Мы у фрицев под колпаком были. Они нас специально не трогали — видели, что мы посадочную полосу готовим. А как только мы зажигали сигнальные огни, они нас накрывали. Как же её звали, эту суку?

— Матильдой её звали, — прошептал Китин и заплакал. Крупные мужские слёзы катились по небритому лицу, растворяясь в седой щетине у подбородка.

— И ведь запрещено было, — прошептал Китин. — Я её пожалел, не пристрелил… Глаза у неё были жалобные… Как у ребёнка…

Фёдор Кузьмич подошёл к Китину, присел рядом, обнял его за плечи. Выговорил задумчиво:

— Может, это всё и неправда. Легенда. Чего только народ не сочинит.

— Ты думаешь? — с надеждой спросил Китин.

— Конечно, — сказал Фёдор Кузьмич. — Ты был хорошим командиром. Настоящим. Мы тебя любили. Правда, Костя?

Берёзов секунду помедлил и подтвердил:

— Правда.

— Только бы Коля не умер, — прошептал Китин. — Только бы не умер…

В дверь тихонько постучали. Потом между дверными створками возникла щель, в которую протиснулась Вера, она остановилась на пороге и улыбнулась: