Сахиб Джамал - Темнокожий мальчик в поисках счастья

— Значит, у вас два племянника? — не без зависти добавил он. — Хорошие помощники в семье.

Пекарь с гордостью объяснил, что Мухтар не его племянник. Он — араб и к тому же ходжа, побывал в Мекке, а сейчас приехал сюда с Сулейманом.

— Кстати, может быть, он эту ночь переночует у тебя в чайхане, а потом как-нибудь устроим его, — обратился он к Ага-Гамзе. — А то здесь, в пекарне, не повернешься, а дома у меня ты сам знаешь как.

— Хорошо, пусть приходит, — согласился Ага-Гамза. — Только будет спать на голых досках, у меня нет никакой постели…

— Ну вот, сегодня есть где ночевать, а завтра посмотрим, — напившись чаю, сказал Сулейман и поднялся. — Жди меня здесь, я скоро вернусь.

И прежде чем дядя успел спросить его, куда он направляется, Сулейман вышел из пекарни.

Посидев немного, Мухтар тоже встал.

— Можно мне выйти на улицу? — спросил он.

— Ну что ж, иди погуляй, — согласился Мешади-Касым. — Только далеко не ходи, заблудишься.

Мухтар в душе ликовал. «Я уже в Баку! Дойду и до Москвы!» — подбадривал он себя. В мечтах о Москве он долго бродил по улицам города. Когда Сулейман вернулся, Мухтара еще не было. Мешади-Касым, встревоженный его долгим отсутствием, волновался.

— Да не волнуйся, дядя Касым… — успокаивал Сулейман старика. — Этот парень не пропадет, аллах его любит. Видишь, он всюду побывал: и в Мекке, и в Индии, и в Иране, а теперь — здесь… А вот и он! — сказал Сулейман, заметив переходившего улицу Мухтара.

Не успел Мухтар войти в пекарню, как почувствовал, что в его ухо пребольно впились жесткие пальцы.

— Ой! — воскликнул он невольно. — За что?!

— За то, что у тебя непослушные уши, — назидательно пояснил Сулейман.

— Да, сын мой, — вмешался в разговор Мешади-Касым. — Аллах дал тебе уши, чтобы ты слушался старших. Я же тебе говорил, чтобы ты не ходил далеко! — продолжал он. — Ты — ходжа, мусульманин, случись с тобой что-нибудь, на нашу голову падет грех перед богом.

Сулейман в душе расхохотался, но, сдержав себя, повернулся к Мухтару:

— Дядя прав. И я тебе говорил то же самое: всегда слушайся старших. А теперь пойдем, я провожу тебя в чайхану. Время уже позднее, а завтра тебе рано вставать. Я кое с кем переговорил, обещали устроить тебя в типографию. В Баку хлеб даром не дают…

— Всюду так: человек сам себя должен прокормить, — поддержал племянника Мешади-Касым.

— А пока, дядя, ты поддержишь нас… — рассмеялся Сулейман. — Вкусен твой лаваш. Но, заработанный своим трудом, он вдвое вкуснее. Не так ли, Мухтар?

Мухтар молча улыбался. В ясных глазах юноши, устремленных на Сулеймана, можно было прочесть полное согласие, благодарность и преданность своему новому старшему другу — молодому большевику-азербайджанцу.

Познавший трудности жизни на чужбине, Мухтар убедился, что свет не без добрых людей — на чужбине без них сердца ржавеют как железо. Он благодарил судьбу за то, что в Баку она послала ему сердечную семью Сулеймана.

— Придется тебе спать одетым, здесь нет постели, — сказал Сулейман, приведя мальчика в чайхану.

Мухтар с грустной улыбкой растянулся на кошме, прикрывающей доски нар. Он не унывал. Ведь земля не раз заменяла ему матрац, а звездное небо укрывало его темным покрывалом.

Из солидарности с Мухтаром Сулейман тоже решил спать эту ночь в чайхане. Заметив, что Мухтар ворочается с боку на бок, сказал:

— Не отчаивайся. Мы что-нибудь придумаем.

— Да меня совсем не беспокоит, где я буду спать… Лишь бы не в тюрьме… — возразил Мухтар и спросил: — Дядя Сулейман, Баку очень большой город?

— Наш город занимает пятое место после Петербурга, Москвы, Одессы и Киева, — ответил Сулейман.

— Знаю, Москва… это где Ленин живет… А царь Николай жил в Петербурге, верно?

— Точно… — ответил Сулейман. — Сейчас в Баку живет более трехсот тысяч человек. А в Багдаде сколько?

— Не знаю, наверно, столько же, — ответил Мухтар и с грустью добавил: — Теперь Багдад далеко от меня. Там инглизы хозяйничают… Слава аллаху, хоть султанские палачи ушли, а то при них жизнь была совсем ужасной. Турки вешали каждого, кто осмеливался выступать против них…

— Здесь, в Азербайджане, они творили то же самое… Когда Нури-паша, родной брат Анвар-паши, Вахаб-паша, Джавад-бей со своими головорезами захватили Баку, в течение трех дней была бойня и погромы, что казалось, к власти пришли не наши единоверцы, а варвары, которым просто чужда человеческая жалость, — в сердцах сказал Сулейман и, наклонившись к уху Мухтара, добавил: — В Баку и сейчас неспокойно… Веди себя аккуратно, вообще следи за собой, чтобы тебя полиция не захватила. Помни, и на улице человек должен оставаться человеком.

— Я не понял вас, — удивился Мухтар.

— Я видел, — пояснил Сулейман, — как ты на вокзале толкнул женщину и не извинился. Запомни, Мухтар, у тебя никого нет. Ни родных, ни близких. Всегда поступай так, чтобы тебя не только аллах любил, но и люди… Будь к ним внимателен.

— Я так и делаю, — ответил Мухтар. — Помогаю им как могу…

— Старость, материнскую любовь, несчастье, немощь — все это мы обязаны уважать…

Заметив, что Мухтар примолк, спросил:

— Ты спишь?

— Нет, слушаю вас, — ответил Мухтар.

— Дружище, не сердись за мои наставления, — неожиданно сказал Сулейман. — Я намного старше тебя… Ты говорил, что тебе пошел пятнадцатый год?

— Наверное.

— Ты что, не знаешь, сколько тебе лет?

— Нет.

— Я тоже знаю свой возраст приблизительно. Мой отец говорил, что я родился в тот год, когда в Баку свирепствовала жестокая холера… Покойников десятками увозили на кладбище.

— В Багдаде тоже была холера…

— А кто из нас знает точную дату своего рождения? — донесся с другого конца голос Карима — слуги хозяина чайханы.

— Да, это верно, — согласился Сулейман. — Во всяком случае, сколько бы тебе лет ни было, ты уже должен осознавать свои поступки.

— Мой учитель Хашим-эфенди говорил: «Мухтар, изучай наш родной Багдад. Здесь ты научился ходить, увидел цветы, здесь зародились твои первые думы, здесь появились у тебя первые друзья…»

— Твой Хашим-эфенди прав, — заметил Сулейман. — Каждый человек должен любить свою родину… А она начинается с родного очага, где дали тебе жизнь, с улицы, где ты жил, играл с ребятами.

Жизнь в новом городе тяжела лишь вначале. За первой ночью на голых досках прошла вторая и третья. Не желая оставаться в долгу, Мухтар вместе с Каримом поднимался с рассветом, помогал ему ставить два огромных самовара по четыре ведра, подметал, поливал земляной пол, подавал чайники, в которых заваривали густой, красный как кровь чай, и терпеливо ждал прихода Сулеймана.

За это Карим поил Мухтара сладким чаем, кормил тем, что было в чайхане: сдобными лепешками или лавашем с брынзой.