Сахиб Джамал - Темнокожий мальчик в поисках счастья

— Хорошо, — ответил Акпер. — Теперь, Мухтар, слушай наш рассказ. Мы — молодые бакинские рабочие. Наши старшие братья и отцы посвятили свою жизнь борьбе против царя и капиталистов. Ты хорошо знаешь, кто такой Ленин, и поэтому скажу коротко — мы юные ленинцы, большевики. Ты понимаешь меня, Мухтар?

Мухтар кивнул головой.

— И вот мы, молодежь, — продолжал Акпер, — решили помогать старшим в этой борьбе, помогать во всем. Мы будем бороться с врагами рабочих и крестьян, не страшась погибнуть в этой борьбе, лишь бы завоевать свободу и счастье народу. Советская власть, победившая в России, должна победить и у нас в Баку. Она победит. В этой борьбе нам помогают и будут помогать впредь наши братья — русские рабочие. Мы — солдаты революций. Мы объединились в Союз коммунистической молодежи. Вот наша тайна. Мы ее доверили тебе. А что ты нам скажешь?

Какая-то неведомая сила заставила Мухтара подняться с земли. Он стоял в кругу ребят.

— Ребята, — произнес он срывающимся от волнения голосом, — вы доверяете мне, и клянусь вам — ваша тайна умрет вместе со мной. Позвольте мне бороться вместе с вами. Я буду делать все, что должен делать революционер. Я не боюсь ничего!

Василий посадил Мухтара рядом. Он взглянул на ребят, как бы спрашивая их мнение. Ответ он прочел в их глазах. И тогда он встал, подошел к темнокожему арабскому юноше и, протянув руку, сказал:

— Дай руку, товарищ Мухтар. Поздравляем!

Время гнало студеные бакинские зимние дни. Они шли навстречу теплым мартовским ветрам, принося добрые вести. Красная Армия, словно горная река, которую наполняют бурные весенние потоки, сметая все на своем пути, стремительно неслась вперед, к Кавказу. Рабочие Баку верили, что и им, пролетариям Азербайджана, Россия протянет братскую руку, поможет избавиться от гнета мусаватистов и английских захватчиков.

Полчища Деникина, потеряв боеспособность, беспорядочно отступая, искали приюта у мусаватистов. В Баку уже прибыли несколько тысяч деникинских солдат с офицерами. Отсюда они переправились в Грузию и Армению, на подмогу дашнакам, грузинским меньшевикам, и даже в Иран.

Эти события Мухтар воспринял по-своему. Ему казалось, что путь в Москву теперь открыт и он может без особых затруднений добраться до заветной цели.

Почему-то он решил, что сначала об этом следует поговорить не с Сулейманом, не с Акпером и даже не с Сергеем, а с Василием… То ли Василий казался ему более сильным, решительным, чем другие, то ли он замечал, что Василий пользовался среди друзей наибольшим уважением — с ним считались, советовались, как с самым старшим.

И вот в последнюю пятницу февраля 1920 года, рано утром, Мухтар поехал в Сабунчи, к Василию. На стук дверь открыл сам Василий. Он был удивлен таким ранним приходом Мухтара, но, увидев взволнованное лицо парнишки, приветливо спросил:

— Что случилось, в чем дело?

— Я пришел прощаться с вами.

— И далеко ты собираешься?

— В Москву! — торжественно объявил Мухтар.

— В Москву? — переспросил Василий.

— Да, — не смущаясь, ответил Мухтар.

— И что же ты собираешься там делать?

— Учиться.

— Разве здесь, в Баку, это невозможно?

— Разве здесь меня примут в какую-нибудь школу без денег? А в Москве все бесплатно. Там же сам Ленин.

— А ты думаешь, добраться до Москвы просто? — добродушно спросил Василий. — Нет, милый, человек не птица, чтобы свободно летать по свету.

Они прошли в комнату.

— Ты об этом говорил с Сулейманом или Акпером?

— Акпер смеется надо мной, я с ним говорить не буду.

Василий усадил его и сел рядом.

— Знаешь, дружок, теперь ты не имеешь права самостоятельно решать свою судьбу. Ты вошел в нашу боевую семью, и мы сообща подумаем о твоей учебе, о твоем будущем.

— Я уже взрослый. Я тоже стал юным большевиком, — горячо жестикулируя, заговорил он. — Я хочу воевать, как все большевики.

— Ты и так уже делаешь большое дело.

— Какая же это борьба? Продавать газеты может каждый мальчик, — возразил Мухтар.

Василий вышел и вскоре вернулся с чайником и стаканами.

— Мамы сейчас нет дома. Давай-ка попьем чаю.

Он налил себе и Мухтару чаю, а ломтик хлеба, что лежал на тарелке, разделил на две части и одну протянул ему.

— Зоркие у тебя, плутишка, глаза, далеко метишь, прямо в Москву, — с улыбкой заметил Василий.

— Да, воробья я могу разглядеть издалека, — снаивничал Мухтар.

— Неужели ты на самом деле собрался в Москву?

— Клянусь могилой матери.

— А деньги на дорогу у тебя есть?

— Есть, накопил, вот они. — Достав кисет, он высыпал на стол около десяти рублей царскими серебряными монетами и бумажные деньги мусаватистов.

У Василия дрогнули уголки рта. Пряча улыбку, он наклонил голову.

— Ты веришь мне как другу?

— Конечно, верю.

— Тогда оставь свои фантазии. Этих денег не хватит даже на билет до первой станции.

— Почему? — упавшим голосом спросил Мухтар.

— Да потому, что деньги сейчас потеряли свою цену. Даже курицу ты на них не купишь. Потерпи еще немного, и мы сами отправим тебя в Москву.

Мухтар молчал, упрямо сжав губы.

— Не веришь? — спросил Василий и положил ему руку на плечо. — Послушай, даю тебе слово ленинца, что возьму тебя в Москву, как только это будет возможно, а пока ты должен быть с нами. Ты прошел проверку и оказался достойным нашего доверия. — Он быстро вышел в соседнюю комнату и принес газету. — Смотри!

На первой странице был напечатан портрет Ленина и Обращение к нему трудящихся Кавказа.

— Редакция «Азербайджанской бедноты» опечатана, типография закрыта, а газета, как видишь, продолжает выходить, — с гордостью сказал Василий.

Мухтар смотрел на него восторженно и изумленно.

На следующий день он пришел в типографию в боевом настроении.

В наборном стояла тишина. Мухтар принес оригиналы статей для следующего номера газеты «Азербайджан». Наборщики, приколов шилом узкие листки бумаги к деревянным стойкам касс, сосредоточенно выбирали из черных, покрытых свинцовой пылью ячеек букву за буквой. Набрав десяток металлических строк, они осторожно выкладывали их с верстатки — узкий деревянный поднос с невысокими деревянными бортиками. Даже Акпер не шутил, как обычно. Он работал молча, сосредоточенно, видно стремился быстрее управиться с набором, и только изредка косился на гранку Сулеймана. Ему очень хотелось обогнать опытного наборщика. Они начали набирать одновременно, но колонка набора на гранке Сулеймана была уже вдвое длиннее, чем у Акпера.

Как всегда, в углу на ящике дремал резчик бумаги Яхья. Лицо его сегодня было еще желтее, чем обычно, — видно, накануне он накурился ядовитой апаши. Из широко открытых дверей печатной изредка доносился приглушенный басок Василия. Налаживая машины, он любил напевать, причем пел всегда одну и ту же песню: «Есть на Волге утес, диким мохом оброс он с подножья до самого края!»