Сахиб Джамал - Темнокожий мальчик в поисках счастья

— Сидна, вы сами знаете, с каким уважением и любовью к нему относятся. Зачем вам себя терзать? Наверно, у него очень важные дела. В городе люди гибнут от голода… Он, видимо, хлопочет о них… О аллах! Османцы тоже потеряли веру и совесть!.. Они, как бешеные волки, на всех нападают, убивают… Аллах, где же твоя кара?!

— Все хороши, все словно взбесились, — махнула рукой Зулейха. — Хашим говорит: инглизы не лучше турок, они тоже покажут себя…

Мухтар помнил слова матери: «Когда говорят взрослые, дети должны молчать». Поэтому он сидел тихо и только внимательно прислушивался к разговору женщин.

Зулейха посидела еще немного и собралась домой.

— Скоро должен прийти Хашим, — сказала она, поправляя платок на голове. Наклонившись к Фатиме, она шепнула: — Я посмотрю, у Хашима, кажется, есть лишние рубашки, пригодятся для вашего малыша.

— Спасибо, сидна, спасибо! — сказала Фатима. — Пусть мир не будет тесен для вас и для вашего Хашима.

— Вам так же! — ответила Зулейха, направляясь к двери. Мухтар пошел вслед, проводить ее.

— О доброта! Какой мудрец тебя придумал?! — вслух произнесла Фатима, когда гостья с Мухтаром вышли. — Сколько радости ты приносишь бедным!

Вскоре Мухтар вернулся домой. Он сел около мангала, где еще теплился огонек. Минута прошла в молчании. Тишину прервал малыш, он громко зевнул. Фатима улыбнулась, погладила его по взлохмаченной головке и сказала:

— Родные мои, возьмите узелок, угоститесь и ложитесь спать.

Мухтар помедлил, как и подобает настоящему мужчине, никогда не проявляющему любопытства к подаркам, затем неторопливо развязал узелок. В нем было несколько ячменных лепешек, сухие финики, большой кусок леденца, немного риса и баночка бараньего сала. Глаза у Мухтара заблестели, и он подмигнул малышу; «Мол, не горюй, дружок, еще заживем!» Но тут же потупился и протянул гостинцы матери.

— Нет, я не хочу, — отказалась Фатима. — Ешьте сами и ложитесь спать.

Никакие уговоры сына не помогли. Тогда Мухтар отделил пару лепешек и горсть фиников, а остальное положил в нишу. «На завтра», — сказал он, сел рядом с малышом, и они принялись за еду.

Когда хочется есть, а пища скудная, ужин долго не длится. Мальчики съели лепешки, мигом проглотили финики и улеглись спать.

Легла и Фатима, но сон не шел к ней. Мысли о сыне не давали ей покоя. Мухтар совсем еще ребенок. Сколько раз он тяжело болел! Долгие ночи вместе с Хусейном просиживала она у постели мальчика. Отец украдкой плакал и просил аллаха сохранить Мухтару жизнь. Она никогда не забудет ту минуту, когда Хусейн поднял руки к небу и дал священный обет аллаху: «Я отращу косичку своему сыну, пешком приведу его в Мекку и там, у порога твоего дома Каабы, остригу».

Вот уже десять лет, как умер Хусейн. И никто не поможет им исполнить этот обет. Если бы знал Хусейн, сколько насмешек терпит Мухтар из-за этой косички.

После смерти мужа жить стало совсем невмоготу. Таская на спине маленького Мухтара, Фатима от зари до зари работала на плантациях: копала землю, собирала хлопок и розовые лепестки. Раскаленная земля обжигала ноги, в руки вонзались острые шипы и ранили до крови. Оттого, что поминутно приходилось нагибаться, невыносимо болела спина, останавливалось дыхание. Но она терпела, терпела до последнего ради своего ребенка. Но однажды силы ее иссякли и она уже не смогла подняться.

Больную, ее отнесли домой, где за ней из милости присматривали чужие люди. А Мухтара взяла к себе их соседка Ходиджа. Когда мальчику исполнилось восемь лет, Фатима повела его в ткацкую мастерскую Саид Казима. Со слезами умоляла она хозяина взять Мухтара к себе в ученики. «Пусть его мясо будет вашим, а кости моими, — твердила она, — но только научите мальчика ремеслу, чтобы имел он кусок хлеба».

Так маленький Мухтар стал рабочим. С рассветом уходил он в мастерскую, а возвращался поздно вечером, едва держась на ногах от усталости. Бывали дни, когда он приходил с работы избитый и всю ночь стонал от боли, ворочаясь с боку на бок.

Однажды Фатима пришла в мастерскую и робко попыталась заступиться за сына, но хозяин накричал на нее: «Если у него такая нежная кожа, пусть убирается ко всем чертям».

И сейчас, вспоминая об этом, Фатима не могла сдержать слез. Так в слезах и заснула.

Утром первым проснулся Мухтар. Его разбудил шум на улице. Сперва он ничего не мог понять, потом услышал возбужденный голос женщины.

— Эй, люди! — кричала она. — Что вы спите! Турки караванами увозят продукты, оставляют нас без хлеба! Выходите, останавливайте караваны!..

Мухтар обвел глазами сардаб. Истомленная ночной бессонницей, мать крепко спала. Сладко посапывал малыш, свернувшись калачиком под одеялом.

Мухтар натянул на себя рубашку, повязал голову платком и, прихватив с собой увесистую дубинку, не раз выручавшую его от нападения бродячих собак, выскользнул на улицу.

Мухтар бежал туда, откуда доносились громкие голоса.

Выбравшись из лабиринта узких переулков, он увидел множество людей. Все они стремились к центру города. Мальчик присоединился к ним.

Люди бежали и на ходу спрашивали:

— Где турки?.. Где караваны?..

— На Рашиде!

Восходящая заря еще не успела обласкать своими алыми лучами мозаичные минареты и купола мечетей, кроны гигантских финиковых пальм, а здесь, на главной улице Багдада Эль-Рашиде и в прилегающих к ней кварталах, уже бурлил людской поток.

Женщин было больше, чем мужчин. Воздух дрожал и звенел от гула взволнованных женских голосов. И это понятно! Ведь сердца матерей пропитаны горечью жизни, измучены страданиями и вечной тревогой за судьбы детей своих!

Народ был взбудоражен и растерян. Казалось, будто жители Багдада ощутили первые подземные толчки и выбежали на улицы, спасаясь от землетрясения. Многие были босые, без шапок. У женщин из-под платков торчали спутанные, нечесаные волосы. Иные матери прибежали сюда впопыхах, прихватив полуодетых детишек, и теперь пытались их согреть, прижимая к своей груди.

А впереди всех сновала и шумела неугомонная и воинственная багдадская детвора. Разумеется, протискался вперед и Мухтар. Он глядел на сотни верблюдов, мулов и лошадей, навьюченных тяжелыми мешками, на низкие арабские телеги, груженные коврами, тканями, тяжелыми сундуками. Все это шествие длинной цепью растянулось по улице Рашида и держало путь на север.

Верблюды и лошади с трудом тянули тяжелые грузы. Словно чуя беду, они то и дело поворачивали головы, с беспокойством косились на волнующихся людей.

Вдоль каравана на горячих, взмыленных конях метались взад-вперед аскеры, подгоняя палками животных и покрикивая на каравановожатых. Они торопились скорее выйти за пределы города и соединиться с уходящими частями султанской армии. Но тщетны были их усилия заставить караван двигаться быстрее. Измученные животные только вздрагивали под ударами палок и широко раскрывали налитые кровью испуганные глаза.