Наталья Галкина - Хатшепсут

— Хронотроп, — сказал мусорщик, — это синекдохаметанимичнофоричный пространственновременной или временнопространственный образ понятийного характера. Вот, например, «авось», «небось» и «тотчас» — типичные хронотропы, причем «авось» относится к будущему времени, «небось» — к прошедшему, а «тотчас» — к настоящему. А топотип — матрица из сферы второй сигнальной системы, устанавливающая связь между спецификой типологии и топографией планеты. Частные случаи топотипов — национальные признаки, видоизменяющиеся в связи с широтно-долготной сеткой.

— Да-а… — сказал Дизи.

Расставание с цивилизованным миром повергло мореплавателей в глубокую печаль. С печатью задумчивости, запечатленной на мужественных профилях, взирали они на удаляющийся пирс, с которого махали шляпками, вуалетками, голопедками и разнообразнейшими деталями туалета три блистательные команды портовых невест. В первом ряду сверкали красотою Ягодка-С-Перцем, Белозубая Конфетка и Фатальная Мосталыжка. Сбоку скромно стояли кочегары, мусорщик и неизвестный красавчик в беленькой юбочке. В воду летели олеандры, рододендроны, венки из лаврового листа и брюссельской капусты и веники из орхидей.

— Малый вперед! — скомандовал капитан. — А потом полный назад!

В результате маневра «Авось» дважды совершила поворот оверкиль, после чего успешно легла на курс и вслед за бригантиной и баркентиной скрылась в бирюзовой дали.

Проплыв без особых приключений суток двое, путешественники увидели островерхие лиловые горы архипелага Науки.

На склонах первого из сложной и малопонятной самим местным жителям системы островов произрастали продукты неуклонных трудов рачительных агроботаников и скрупулезных растениеводов здешних широт: бешеные лимоны, махровые огурцы, ампельные пальмы, картофельная лоза, развесистая клюква, ветвистый арбуз и двуствольная морошка. То там, то сям извергались экспериментальные вулканы, возводимые поколениями ученых по типу природных, однако несколько отличающиеся от последних как по процессу запуска, так и по результатам работы.

На острове св. Терезы добывали тонны фолиевой кислоты и перевозили ее винтолетами на остров Бертольда, где подвергали ее разложению на составные части, каковые с величайшими предосторожностями морем доставляли обратно. О-в св. Терезы и о-в Бертольда именовались иначе Сциллой и Харибдой архипелага, в просторечии — Сицилией и Карбидой.

На острове Приветливом в результате титанической работы прихотливый природный рельеф был изведен на нет; вместо горного массива с каньонами и водопадами путешественников встретил плоский песчаный блин (растительность с большим трудом удалось, наконец, вывести совершенно); на Приветливом предполагалось изучать миражи в пустыне и их влияние на психологию очевидцев. На краю песчаного блина стоял одинокий защитного цвета шатер Академии Всеобщих Наук.

Безымянный островок, следующий за Приветливым, населяли почему-то сонмища свиней, с любопытством взиравших с холма, из кустов и с пляжа на баркентину и бригантину; гребентина очаровала свиней особо, они остервенело заверещали, на что Дизи, патриот своей посудины, торжествующе заметил:

— Свинья — и та понимает!

У самого большого острова корабли вошли в бухту и встали на якорь. Остров именовался коротко и ясно: Точка. Дойдя до Точки, мореплаватели решили пополнить запасы продовольствия, которого, однако, на острове не оказалось. Зато моряки совершили ряд интересных экскурсий и узнали немало познавательного и занимательного о природе в частности и о науке вообще. Президент острова, например, поведал им, что в результате двадцатилетних исследований он пришел к выводу, что главная гора Точки, Приватная, представляет собой по форме, если таковую интерпретировать математически, верзьеру конхоидального типа, а вице-президент выступил перед путешественниками с маленькой лекцией на тему: «Все запрограммировано», в которой утверждал, что как история человечества в целом, так и жизнь каждого человека до мельчайших подробностей запрограммированы, но на всякую программу есть своя контраграмма. В последних словах вице-президента Перси Китсу померещилась некая угроза.

Перси Китс решил сочинить поэму и написать к ней вступление в прозе. С самого начала он столкнулся с некоторой сложностью: как именовать поэму — персианская, персийская, персидская или персиковая. Слова «китсовая» и «китсовская» казались ему неуважительными и непоэтичными. Наконец, он остановился на слове «персейская», заменяя его время от времени «китсонианой». Автор хотел, чтобы поэма была интересна и понятна всем, прежде всего морякам-авосевцам, а также небосевцам и тотчасовцам. Кроме того, случаи, приводимые в поэме, должны были отражать жизнь первопроходцев, их быт и нравы. Все это как нельзя лучше удалось автору, но поэма получилась совершенно нецензурная, хотя встретила полное понимание, глубокий интерес и даже любовь со стороны читателей, почитателей и слушателей. Редактора, корректора и цензора «китсониана» не имела.

В архипелаге Науки Василий в один прекрасный день от нечего делать заплыл брассом, поставив рекорд в одиночном плаванье, на Приветливый. К тому времени исследование миражей на острове временно прекратилось за отсутствием миражей и шатер академиков передислоцировался на другой аванпост научной мысли. Василий стоял один-одинешенек на песчаном блине на уровне моря, как вдруг увидел на горизонте дневную звезду. Звезда сверкала, приближалась, превратилась сначала в луну, а потом в серебристое летающее блюдечко с голубой каемочкой. Зависнув над блином, блюдце упало и разбилось. При этом из него выпала полногрудая синещекая астронавтка с глазами на лбу. Она расшибла коленку и, увидев Василия, многозначительно пролепетала, указывая непринужденным и фамильярным жестом на осколки блюдца:

— К счастью…

Василий помог ей подняться. Он не мог вымолвить ни слова. Его точеное лицо с желваками и горькой складкой от губ к бровям выдавало глубокое чувство.

— У вас на родине, — сказала астронавтка с милым шепелявым акцентом, подбирая слова и выбирая выражения, — кажется, есть поговорка: «Взялся за грудь — говори что-нибудь»?

Василий сдержанно ухмыльнулся.

— Точно, — скупо сказал он. — Как вас величать?

— Ыэюя, — отвечала она женственно.

— А я Вася, — мужественно сказал Василий.

— Скоро мы расстанемся, — печально прошепелявила она, и к двум глазам ее на лбу прибавился третий — на затылке. — Ты на «Авось», а я в свою тарелку.

— Она же того, — сказал Василий негромко, — к счастью.