Тони Моррисон - Возлюбленная [litres]

Даже изменения в погоде действовали на него больно сильно. Ему было то слишком тепло, то он мерз, ну а сегодняшняя жара его просто доконала. Он поглубже надвинул шляпу, чтобы солнце не так жгло шею, впрочем, тепловой удар и без того вполне был возможен. Мысли о смерти и собственной слабости для него вовсе не новы (ему уже перевалило за семьдесят), однако они по-прежнему его раздражали. Все ближе подъезжая к старому родовому гнезду, весь во власти воспоминаний о былом, он все более отчетливо видел, как много с тех пор прошло времени. Измеряемое войнами, которые он пережил, но не участвовал в них (с индейцами майами, с испанцами, с южанами-раскольниками), время казалось медлительным. Однако измеряемое промежутками между закапыванием его «кладов», оно казалось мгновением. Где, например, спрятал он ту коробку с оловянными солдатиками? А цепочку от часов? И от кого, собственно, он их прятал? От отца, наверно, человека глубоко религиозного, который знал многое из того, что ведомо только Господу, и рассказывал об этом людям. Эдвард Бодуин считал отца человеком довольно странным, у которого, однако, было одно абсолютно нерушимое правило: всякая человеческая жизнь священна. Ту же уверенность унаследовал и его сын, хотя у Эдварда Бодуина оставалось для подобной веры все меньше и меньше оснований. Давно уже их организацию вдохновляли на дальнейшую борьбу лишь воспоминания о былом — о тайных посланиях, петициях, митингах, яростных спорах, о вступлении в их ряды все новых и новых членов, о публичных скандалах, о жизни в подполье и об откровенных призывах к бунту. И все же их деятельность дала результаты, а когда она сошла на нет, то они с сестрой продолжали работать как бы в подполье и научились преодолевать множество иных препятствий. Например, когда беглая негритянка поселилась в их доме, где жила тогда ее свекровь, а потом сама себя повергла в бездну несчастий. Их Обществу удалось тогда замять дело об убийстве ребенка и заглушить несмолкавшие вопли о варварстве и тому подобном, и даже преподнести это дело как хороший урок для поборников отмены рабства. Да, славные то были годы, хотя и полные плевков и осуждения. Теперь же ему просто хотелось знать, где он закопал когда-то своих солдатиков и цепочку от часов. Да, на сегодня и этого вполне достаточно: провести день на такой жаре, доставить домой новую служанку и вспомнить точно, где спрятано его сокровище. А потом он отдохнет, поужинает, и если будет угодно Богу, то солнце снова зайдет и подарит ему еще раз благословенный ночной сон.

Еще на излучине дороги он услышал поющих, задолго до того, как увидел их.

Когда женщины собрались перед домом номер 124, Сэти была занята тем, что дробила кусок льда, собирала осколки в карман фартука и бросала потом в кастрюлю с водой. Услышав за окном пение, она как раз смачивала в ледяной воде тряпку, чтобы приложить ее ко лбу Бел. Возлюбленная, вся мокрая от пота, распростерлась на постели Бэби Сагз в гостиной, держа в руке кусочек каменной соли. Они услышали пение женщин одновременно, и обе подняли головы. Голоса становились все громче, и Возлюбленная села, лизнула соль и перешла в большую комнату. Потом они с Сэти, обменявшись взглядами, подошли к окну. Они увидели Денвер, сидевшую на крыльце, а за ней, на границе двора и улицы, исступленные лица примерно тридцати женщин, их соседок. У одних глаза были закрыты; другие смотрели прямо в жаркие, сияющие небеса. Сэти открыла дверь и взяла за руку Возлюбленную. Вместе вышли они на порог. Сэти показалось, что Поляна из прошлого явилась к ней сюда вместе с жарой и шепчущейся листвой, когда женские голоса пытались отыскать единственно верное сочетание звуков, тот ключ, тот волшебный аккорд, который позволил бы снять со слов их внешнюю оболочку. Женщины складывали голоса так и эдак, пока не прозвучала наконец нужная секвенция, которая оказалась настолько мощной, словно вот-вот должны были встрепенуться глубины морские, задрожать могучие старые каштаны и уронить свои плоды на землю. Волна звуков обрушилась на Сэти, и она задрожала с головы до ног, словно младенец, опущенный в купель.

Поющие женщины сразу узнали Сэти и, на удивление самим себе, не испытали ни малейшего страха, увидев ту, что стояла с нею рядом. До чего же это дьявольское отродье умное, подумали они. И красивое. Предстает перед людьми в обличье беременной женщины, только совершенно обнаженной и чему-то все время улыбающейся под жарким полуденным солнцем. Черная, как грозовая туча, с блестящей от пота кожей, Возлюбленная стояла перед ними на длинных прямых ногах, выставив большой тугой живот. Множество искусно заплетенных косичек виноградными лозами окутывали ее голову и плечи. Господи! Улыбка ее была ослепительна.

Сэти чувствует, как щиплет ей глаза, и, возможно из желания сохранить ясность зрения, поднимает их вверх. Небо синее и безоблачное. В яркой зелени листвы не чувствуется еще дыхания осени и смерти. Но когда она чуть опускает глаза, чтобы снова взглянуть на эти любящие лица, то сразу видит его. Он медленно ведет под уздцы лошадь, на нем черная шляпа с широкими полями — достаточно широкими, чтобы скрыть его лицо, но намерений его они скрыть не могут. Он входит к ней во двор; он приехал, чтобы забрать у нее самое дорогое. Она слышит шум крыльев. Колибри снова вонзают тонкие клювы-иглы сквозь ее головной платок, сквозь волосы прямо в кожу и хлопают крыльями. И если у нее есть в голове хоть одна мысль, то это: «Нет! Нет-нет. Нет-нет-нет». Она взлетает. Топорик для рубки льда она больше не держит в руке, нет, он сам стал ее рукой.

Оставшись на крыльце одна, Возлюбленная улыбается. Но теперь в ее ладони ничего нет: пусто. Сэти убегает, убегает от нее, и Возлюбленная ощущает пустоту в той руке, где только что была рука Сэти. А сама Сэти бежит прямо в толпу за оградой, соединяется с ней и оставляет Возлюбленную одну. Одну. Снова одну. Потом появляется Денвер и тоже бежит. Прочь от нее — к толпе. И эти люди превращаются в холм. Состоящий из падающих черных людей. И над ними, поднимаясь со своего места с кнутом в руке, возвышается человек без кожи и смотрит. Смотрит на нее.

Он вернулся, точно совершая обратное движение по кругу. Сперва сарай, потом теплая кладовая, потом кухня, а вот и пес Мальчик, старый и слабый, весь в клочьях линяющей шерсти, спит у колодца. Увидев его, Поль Ди понимает, что Возлюбленная действительно ушла. Исчезла, как говорят некоторые, взорвалась прямо у них на глазах. Элла рассказывает не столь уверенно. «Может, и так, — говорит она, — а может, и нет. Может, она среди деревьев прячется, другого подходящего случая ждет». Но когда Поль Ди видит старую собаку, восемнадцать лет псу день в день, он уверен, что в доме номер 124 Возлюбленной нет. Однако открывает дверь в холодную кладовую с опаской, ожидая услышать знакомое: «Коснись меня. Погладь. Там, внутри. И назови меня по имени».