Яна Матей - Марьяна. Проданная в рабство

— Боже милостивый! Да это же клещ!

Клещ? У меня были собаки, и я знала, что это за насекомое, но всегда считала, что клещи кусают только животных. Это было уже чересчур: тюрьма, фотоснимки с номером заключенного, отпечатки пальцев, теперь еще и клещ! Я была на грани отчаяния.

На следующее утро я проснулась совершенно разбитой. С большим трудом убрала свою постель и села на стул. У меня не было сил пошевелить даже пальцем. Мой лоб горел, голова кружилась. Невзирая на запрет, я легла на кровать, но не стала забираться под одеяло. Когда охранник, совершавший обход несколько раз в день, заглянул через глазок в камеру, тут же раздался его недовольный голос:

— Эй ты, чертова цыганка, почему улеглась на кровать?

— Я заболела.

— Не выдумывай, ты просто притворяешься.

Заслонка глазка захлопнулась с сухим клацаньем. Час спустя охранник вернулся.

— Вставай и иди со мной.

Я проследовала за ним на верхний этаж в медпункт, где меня осмотрел врач.

— У вас пневмония. Я выпишу вам антибиотики.

Только этого мне не хватало… С другой стороны, я поняла, что, возможно, именно таким способом смогу заявить о себе. На следующее утро я объявила Наташе и Родике, что начинаю голодовку. Они уставились на меня круглыми от удивления глазами.

— Но зачем тебе это надо? Ты не хочешь выздороветь?

— Это единственная возможность заставить их выслушать меня. Я не хочу возвращаться в Румынию.

— Но что это изменит?

— Я хочу поговорить с начальником.

Чуть позже ко мне подошел охранник.

— Что все это значит?

— Я не стану есть, пока не поговорю с начальником.

— Что тебе нужно от начальника? Думаешь, ему заняться больше нечем?

— Я требую, чтобы он пригласил сюда представителя УВКБ.

— УВКБ?

— Да, Управления Верховного Комиссара Организации Объединенных Наций по делам беженцев. Я просто хочу, чтобы в УВКБ знали, что я нахожусь здесь. Это все, о чем я прошу.

Охранник пожал плечами и с ворчанием покинул камеру. Я держалась. В течение нескольких дней я ни разу не прикоснулась к своей оловянной миске. Я была очень слаба, но полна решимости идти до конца, понимая, что другого способа однажды встретиться со своим сыном у меня не было. Охранник регулярно приносил мне антибиотики и не уходил, пока не убеждался, что я их проглотила. По всей видимости, им здорово досаждало, что заключенная морит себя голодом в их тюрьме. Целыми днями Наташа пыталась вразумить меня:

— Яна, ты что, хочешь здесь умереть?

— Лучше умереть, чем никогда больше не увидеть сына.

— Но твоя смерть ничего не исправит! Поешь хоть немного, прошу тебя. Эти люди ничего для тебя не сделают.

Ее настойчивость вызывала подозрение, и я решила, что она в сговоре с тюремщиками. Родика не говорила ничего, но я была уверена, что на моем месте она бы сделала то же самое. В конце концов меня вызвал к себе начальник тюрьмы. Он был довольно молод, на вид ему было не больше сорока. Рядом с ним сидел бородатый мужчина, которого я раньше не видела. Начальник обратился ко мне по-румынски:

— Почему ты доставляешь мне неприятности? Что я тебе сделал?

— Это не имеет к вам отношения. Послушайте, у меня есть сын, которому еще не исполнилось и двух лет. Если сербы отправят меня обратно на родину, меня посадят в тюрьму, а ребенка отберут.

— Я не хуже вас знаю румынское законодательство. Вы правы, скорее всего, так и будет. Но это не повод поднимать столько шума! Вы видите этого мужчину? Это господин Бладан из УВКБ, он приехал сюда ради вас. Ну что, теперь вы довольны?

— Да, очень довольна! Господин Бладан, я не прошу вас вмешиваться. Я просто хочу быть уверенной, что в УВКБ знают, что я здесь и что меня не отправят в Румынию, предварительно не разобравшись в моей ситуации.

— Хорошо, мадам Матей, теперь я в курсе.

Это было все. Начальник тюрьмы нетерпеливо завершил беседу:

— Ладно, возвращайтесь в свою камеру.

Родика тут же набросилась на меня с расспросами:

— Ну что?

— Я видела представителя УВКБ!

— А ты уверена, что он действительно из УВКБ?

— Ну… у него висела карточка на шее… Но теперь, когда ты мне об этом сказала, я вспоминаю, что даже не посмотрела, что на ней написано.

Внезапно я спустилась с небес на землю. Как я могла быть такой глупой и не проверить личность бородача? В любом случае было уже поздно, теперь оставалось только ждать. Я снова начала принимать пищу.

Вскоре Родика с дочерью уехали: имея на руках несовершеннолетнюю дочь, она отделалась пятнадцатью днями тюрьмы. Охранник пришел в камеру и сообщил, что они покидают тюрьму. Но куда их повезут? Этого им никто не сказал. Без них мне стало совсем плохо. Мы успели подружиться, делились друг с другом всем. Я все больше беспокоилась о своей дальнейшей судьбе. Несколько дней спустя настала моя очередь, двадцать дней заключения истекли. Возле выхода из тюрьмы меня посадили в мини-вэн без окон, где уже были четверо или пятеро заключенных. Я заговорила с юным румыном, сидевшим рядом со мной:

— Вы не знаете, куда нас везут?

— Мне кажется, нас возвращают в Румынию.

— Вы уверены?

— Я уже пять раз переходил границу, и пять раз меня отправляли обратно в Румынию! Я знаю дорогу наизусть. Это просто понять: если примерно через двадцать минут мы свернем и проедем через железнодорожные пути, значит, нас везут на родину.

— А потом как все происходит?

— Когда прибудем, откроются двери и на нас набросится полиция. Нам надают тумаков и отпустят.

Я невольно вздрогнула при мысли о том, что меня будут бить. Мой сосед не ошибся: спустя двадцать минут мини-вэн свернул на железнодорожный переезд. Меня охватила паника, быстро сменившаяся гневом. Я решила биться до конца. Если мне удастся наградить обидчиков несколькими ударами кулака и укусами, это уже будет победой… Мини-вэн остановился. Когда открылись двери, я сжала кулаки, готовая перейти к рукопашной. Но вокруг было спокойно, мы вышли из машины. Я увидела перед собой здание с большой стеклянной дверью, за которой стояла Родика, триумфально подняв большой палец вверх… Я ничего не понимала. Что здесь делает моя подруга? Разве мы не на румынском пограничном пункте? Внутри здания с нами заговорили по-сербски. Внезапно я поняла: это лагерь беженцев! Ликуя от радости, я схватила Родику и крепко сжала ее в объятиях. Я спасена!

Меня поселили вместе с Родикой и ее дочерью в комнате, где жили еще три женщины. Я встретилась с мужем Родики, которого разместили в другой части лагеря, с мужчинами; также снова увидела Костелла, молодого румына, сидевшего рядом со мной в мини-вэне. Не знаю, сколько беженцев было в лагере, но здесь были представители многих национальностей: румыны, китайцы, арабы… Мы встречались в огромном актовом зале, где был телевизор и небольшая библиотека. Нам разрешалось свободно передвигаться и прогуливаться на свежем воздухе в пределах внутреннего двора. В остальном лагерь напоминал тюрьму: мы все оставались здесь на неопределенный срок и не имели права выходить за пределы лагеря. Все ожидали вызова на беседу с представителями УВКБ. Те, кто были здесь давно, говорили, что иногда полиция приходила за беженцами и отправляла их на родину, не дожидаясь собеседования. Во время моего пребывания в лагере это случилось лишь однажды. Мы сидели запертые в своих комнатах и слышали, как одна за другой открываются металлические двери и в коридоре раздаются крики. Шаги приближались к нашей комнате. Мы замерли от страха… Нашу дверь никто не открыл, шаги постепенно удалились.