Яна Матей - Марьяна. Проданная в рабство

— Я ведь тебя предупреждала. Торговцы, полицейские, судьи… они все заодно! У торговцев полно денег, закон всегда будет на их стороне, что бы ни говорили.

Напрасно я пыталась ей объяснить, что не все полицейские коррумпированы и что есть судьи, которые пытаются честно делать свою работу, — она не изменила своего мнения. И я ее понимаю. Как заново выстраивать свою жизнь, зная, что Клампару или один из его сообщников однажды может найти тебя? Всю жизнь им придется провести под Дамокловым мечом, нависшим над их головой. Я даже не знаю, было ли закрыто это дело. Одно было ясно: Оана, Стела и Мирела больше никогда не вернутся в зал суда. В Румынии девочке приходится представать перед судом несколько раз. Иногда это происходит из-за болезни одного из адвокатов обвиняемого. Судья переносит заседание, не считаясь с тем, что свидетели приехали издалека и с соответствующим багажом волнений, усталости и страха. Когда себя плохо чувствует адвокат жертвы, судья просто вызывает другого, назначенного судом, который вступает в процесс, порой толком не ознакомившись следом. Однажды даже был случай, когда суд назначил одного адвоката для торговца и для жертвы! И этот идиот никому об этом не сказал. В день заседания он появился в суде как ни в чем не бывало… Кроме того, торговцы постоянно подают апелляции и, если потребуется, доходят до Верховного суда. В результате слушание затягивается надолго: на три, четыре и даже пять лет. Когда все-таки в конце туннеля забрезжит свет, свидетели к тому времени уже давно покидают приют, работают или учатся в университете, выходят замуж и обзаводятся детьми, и всеми ими движет лишь одно желание — забыть о прошлом. Они давно махнули на все рукой. Когда Стела уходила от нас, она бросила полушутя-полусерьезно:

— Наверное, мне следует стать сутенершей. По крайней мере, тогда меня точно никто не тронет.

По последним сведениям она работает стриптизершей в одном из клубов в Румынии… Но проблема не в этом. В действительности румынская судебная система ущербна: она вся поражена коррупцией. Европа же предпочитает «страусиную политику», субсидируя фальшивые правительственные программы и довольствуясь заведомо сфальсифицированными отчетами. В том случае, когда проблема не связана с коррупцией, недостатком является отсутствие связи между различными активными участниками борьбы с секс-трафиком. Например, недоверие полиции к негосударственным организациям порой доходит до абсурда. Когда полицейские регистрируют показания юной проститутки, они забрасывают ее унизительными, часто немотивированными вопросами. Я знаю, что их работой является проверка, правду ли говорит девушка, но они делают это так грубо! Когда она начинает путаться в деталях, отказываться от ранее сказанного, забывать даты, имена, места, они тут же обвиняют ее во лжи. Эти люди не хотят понять, что в подобной ситуации все силы девушки всегда направлены на то, чтобы выжить, а не запомнить номерные знаки машины. Они также редко учитывают последствия полученной травмы. Когда жертву берет под опеку служба защиты детей или такая неправительственная организация, как моя, полицейские названивают каждый день, чтобы узнать, не вспомнила ли девушка что-нибудь еще, подозревая нас в сокрытии от следствия важной информации. Мне также непонятно это навязчивое стремление узнать самые неприятные подробности.

— С каким количеством мужчин вы спали? Что вы делали с клиентами? Оральный секс? Вагинальный? Анальный? Сколько они вам платили за один акт? А за полную ночь?

Меня, к примеру, меньше всего интересуют тарифы фелляции, содомии или массажа в джакузи. Я могла бы еще это понять, если бы судьи назначали жертвам финансовую компенсацию, эквивалентную их заработкам во время сексуальной эксплуатации. Подобный деградирующий вуайеризм лишь еще больше унижает жертву: получается, что речь идет об обычной проститутке, не заслуживающей никакого уважения.

Я вспоминаю одного офицера полиции, который подошел ко мне как-то вечером, когда я сидела в засаде в своей машине около одного ночного клуба, бывшего борделем. Одна беглянка дала мне номер мобильного телефона своей подружки, которая тоже здесь работала: проституток часто снабжают телефоном для связи с клиентами. Я связалась с девушкой, предложив вытащить ее оттуда. Она должна была найти предлог, чтобы выйти на улицу, например, покурить и быстро забраться в мою машину. Я как раз ожидала ее, припарковавшись около тротуара, выключив все огни, с работающим мотором, когда полицейский, совершавший обход, постучал в мое окно.

— Что вы здесь делаете, мадам?

— Я работаю с жертвами сексуального трафика. Сейчас я жду одну девочку, чтобы увезти ее с собой. Прошу вас, отойдите, вы можете все испортить.

— Да ладно! Неужели вы думаете, что нужны этой девчонке? Если она сейчас там, то только потому, что сама этого захотела! А ее сутенер — ловкач, который придумал хороший способ заработать себе на жизнь!

— Назовите ваше имя, пожалуйста.

— Ладно-ладно, не будьте смешной. Оставляю вас в покое, но уверяю, что вы зря тратите свое время.

Очень сложно бороться с этими изжившими себя предрассудками. Что касается более высоких чинов, все еще исполненных коммунистической надменности и стремящихся выслужиться перед начальством, пуская им пыль в глаза или составляя рапорты об успешной борьбе с секс-трафиком, то настоящее положение дел их нисколько не интересует. В 2000 году при содействии европейских консультантов и экспертов ФБР мы организовали обучающий семинар для полицейских и социальных работников. Его целью было примирить оба лагеря и таким образом облегчить их сотрудничество, предложив высказать друг другу взаимные претензии. Исполняя роль массовика-затейника, я попросила представителей негосударственных организаций изложить на бумаге их пять основных требований к представителям порядка; полицейским я предложила сделать то же самое. Последние очень организованно выполнили задание через четверть часа. Социальные же работники долго не могли прийти к согласию! В итоге я вслух зачитала предложения, выдвинутые теми и другими. Полицейские требовали, чтобы негосударственные организации активно сотрудничали с офицерами, связывались со следователями сразу же, как только девочка вспомнит новую подробность… В лагере противников просьбы были совершенно нереальными: одни хотели, чтобы их постоянно держали в курсе о ходе расследования, что противоречит закону, другие требовали, чтобы полиция передавала каждую жалобу в суд, тогда как решать это должен прокурор… Было очень интересно сопоставить их точки зрения. Когда они объяснили друг другу свои методы и основные цели работы, большинство недоразумений было исчерпано.