Мелвин Кроун - Казнь королевы Анны

– Я вполне разделяю ваше мнение, – произнес он спокойно.

– Рад слышать это, граф! – сказал с живостью Перси. – Мы, люди просвещенные, должны знать, что за всеми пышными фразами и громкими словами об общественном благе, о славе, бескорыстии и возвышенных чувствах стоит желание создать себе хорошее материальное положение.

– О да! – сказал Кромвель, все еще не решаясь быть вполне откровенным.

– Поглядишь иной раз, – продолжал Перси, – люди мечутся, рыщут, упрекают друг друга в невнимании к человеческим бедам, а на деле оказывается, что все великие и ревностные деятели трудились исключительно ради собственного блага.

– Это так! – произнес благодушно Кромвель, сознававший в душе, что он входит в число такого рода деятелей.

– Земная слава – дым, – сказал Нортумберленд, – а тюрьма и секира – реальность, и многим, очень многим из баловней судьбы пришлось столкнуться с ними и потерпеть крах.

Неприметная дрожь пробежала по телу Кромвеля.

– Итак, теперь мы превосходно поняли друг друга! – сказал внезапно Перси, гордо и смело взглянув в глаза графу Эссекскому.

– Я думаю, что да, – отвечал лорд Кромвель.

– Вы богаты, как Крез, – сказал Нортумберленд, – но у вас нет поддержки. Вы человек практичный и предпочтете найти во мне надежного союзника, а не нового опасного врага. Говорите же смело и вполне откровенно, могу ли я рассчитывать на содействие ваше в весьма серьезном деле?

– Я понимаю вас, – отвечал граф Эссекский, вступавший уже не раз в такие соглашения. – Объясните же мне, в чем дело, и скажите прямо, как будут оценены мои труды.

– Вот так! – сказал граф, указав на шкатулку, стоящую на столике. – Что касается дела, то оно не требует пространных объяснений: я прошу вас принять сторону королевы и помочь мне спасти и оправдать ее.

Дикое, почти звериное бешенство исказило внезапно лицо графа Эссекского, он стиснул кулаки и подскочил, как тигр, к графу Нортумберленду.

– Мне принять ее сторону?! – воскликнул он с безумным, истерическим смехом. – Вы не просили бы об этом, если бы могли заглянуть в мою душу. Так знайте же, что если бы я мог купить ее погибель ценой всего того, что скопил тяжелым и кровавым трудом, то я бы не задумался ни на минуту.

Лорд Перси побледнел при виде этой страшной ненависти.

– И сделали бы, в сущности, ужаснейшую глупость, – произнес он спокойно.

– Может быть, – отвечал хладнокровно Кромвель, – но я бы сделал то, что сказал.

– Почему? – спросил Перси.

– Потому что я вынес за мою жизнь немало оскорблений, но одно из них, только одно, милорд, проникло в мое сердце подобно раскаленному железу! О нет, я не могу, не хочу и даже не в силах простить Анну Болейн.

– Что же она вам сделала?

– Милорд! – воскликнул Кромвель. – Я не отвечу на последний вопрос. Мне больно отвечать вам решительным отказом, но ничто в целом мире не заставит меня спасти Анну Болейн и дерзкого Рочфорда от казни, на которую они обречены!

– Как знать? Вы, может быть, проиграете партию, и вам тогда, конечно, придется пожалеть о том, что чувство мести лишило вас поддержки графа Нортумберленда и многих из его влиятельных друзей.

– Тем хуже для меня! – отвечал граф Эссекский. – Я сознаю вполне, что действую в ущерб моим собственным интересам, но я не в состоянии изменить себя и простить Анну Болейн.

Суровая решимость, которая звучала в этом дерзком ответе, разбила все надежды графа Нортумберленда: им овладело чувство беспредельного горя; страх за Анну Болейн сломил его; разговор с Кромвелем лишил его последней надежды спасти ее от смерти.

Он перестал быть знатным и надменным вельможей, графом Нортумберлендом, и превратился в прежнего задумчивого, кроткого и любящего Перси.

– Послушайте! – сказал он, обратившись к Кромвелю. – Ведь вы, вероятно, любили кого-нибудь? В память об этом чувстве дайте мне увидеть королеву! Бриллианты моей матери будут платой за эту великую услугу.

Он снял яркий чехол с блестящими гербами и открыл шкатулку, обитую изнутри мягким белым атласом.

В ней лежал фермуар в форме яркой звезды, а от него тянулись четыре ряда крупных, шлифованных бриллиантов самой чистой воды. Цена этих чудесных женских украшений – серег, колец и прочих драгоценных вещей, хранившихся в шкатулке, – превышала два или три миллиона.

Сердце Перси заныло, когда он вспомнил, что это ожерелье сверкало на шее его матери и было предназначено в дар его дорогой и прелестной невесте.

Глаза графа Эссекского не могли оторваться от этих ослепительных, сверкающих бриллиантов.

– Что за чудесные камни! – произнес он отрывисто.

– Предоставьте мне возможность увидеть Анну Болейн, и эти драгоценности будут вашими! – сказал Нортумберленд.

– Я не властен исполнить то, что вы желаете, – отвечал граф Эссекский.

– Я этому не верю.

– А я вам повторяю, что это невозможно!

– Полноте! – сказал Перси. – Окажите мне эту великую услугу, и вы сами увидите, что я сделаю все, что от меня зависит, чтобы отблагодарить вас за это снисхождение. Или вы считаете эти бриллианты слишком ничтожной платой за такую услугу? Так скажите мне об этом без ложного стыда и, если в вас осталась хоть капля жалости к человеческой скорби, дайте мне утешить и ободрить ее.

– Это лишний труд! Она должна умереть! – сказал злобно Кромвель.

– Зачем вы повторяете сто раз одно и то же? – спросил с упреком Перси. – Разве вам так приятно рвать мне сердце на части?.. И если в самом деле нельзя ее спасти от смерти, то я, естественно, постараюсь увидеть ее во что бы то ни стало! Пусть хоть один родной голос проникнет к ней сквозь тюремные решетки! Пусть хоть одно слово сочувствия выделится из хора тех ужасных проклятий, которые доносятся до нее со всех сторон!.. Еще раз, граф Эссекский, заклинаю вас именем тех, кого вы любили, и тех, кто вас любил, – дайте мне увидеть Анну Болейн!

– Я никогда никого не любил, да и не был любим! – ответил граф Эссекский.

– Верю вам, – сказал Перси. – Но если вы не знаете ни любви, ни страданий, то вы, наоборот, превосходно знаете, в чем ваши выгоды: потрудитесь сказать мне, угодно ли вам будет принять эти бриллианты?

И Перси протянул руки к шкатулке.

Этот жест графа мгновенно изменил положение дел; глаза лорда Кромвеля засветились, подобно глазам хищного тигра; ненасытная алчность, лежавшая в основе всех его действий и побуждений, заговорила в нем с небывалой силой.

– Позвольте мне еще раз взглянуть на эти вещи! – произнес он отрывисто.

– Глядите, – сказал Перси, – но заявляю вам, что не стану более продолжать этот торг!

– Ну пусть будет по-вашему! – воскликнул граф Эссекский. – Я дам вам возможность увидеть Анну Болейн, а вы дадите мне, кроме этих вещей, право на получение половины дохода со всех ваших земель.