Э Кэнтон - Аврелия

Марк Регул владел состоянием более значительным, чем большинство знатнейших патрициев. В своей юности он принес богам жертву, с целью узнать, будет ли у него шестьдесят миллионов сестерций, и он сам рассказывал, что внутренности у жертвенных животных были найдены в двойном количестве: он понял, что эта громадная сумма ему была обещана также в двойном количестве. Действительно, он достиг этого невероятного богатства, но бесчестными средствами и ценой целого ряда гнусных поступков.

Марк Регул был по профессии адвокат, но не пренебрегал и ролью доносчика. Нажитые богатства давали ему возможность жить в полном блаженстве и роскоши.

В данное время его особенно занимали два выдающихся дела: одно касавшееся весталки Корнелии и другое — христиан. В том и другом он обещал дать отчет императору по его возвращении. Негодяй прилагал все свое умение для достижения намеченных целей, так как в случае успеха он приобретал неотъемлемую благосклонность императора и преимущество над целой толпой своих соперников.

Чтобы добыть нужные сведения о великой весталке и Метелле Целере, он и подкупил Дориду, служанку, укладывавшую волосы божественной Аврелии, и порой осведомлялся у привратника Палестриона обо всем, что происходило в ее доме.

Подслушанный Регулом разговор Гургеса с Евтрапелом дал ему важные сведения. Он уверился, что Флавия Домицилла была христианкой. В то же время он узнал имя молодой девушки, через которую можно было проникнуть в тайны своих жертв.

Прежде всего надо было заполучить Цецилию. Нетрудно догадаться, что письмо, посланное ее отцу от имени префекта, и повестка жрецов были плодами гнусной интриги Регула.

Он был убежден, что Цецилий будет вынужден явиться к нему. Действительно, в один прекрасный день его прислужник, приподняв занавес, ввел несчастного отца в приемную Регула.

Адвокат казался погруженным в изучение разложенных на его столе свитков. Однако, заметив посетителя, он сразу узнал его и невольно улыбнулся.

— Чем обязан? — полюбопытствовал он. — Мы, кажется, виделись вчера. Ты по делу Парменона?

— Да, господин, — ответил Цецилий. — Но со вчерашнего дня мое положение странным образом осложнилось.

— Неужели? — удивился адвокат.

Вместо ответа Цецилий подал ему письмо префекта и повестку жрецов. Регул принялся рассматривать свитки с большим вниманием.

— Вот это не имеет особого значения, — сказал он, возвращая письмо. — Я хорошо знаком с префектом и замолвлю пару слов. А вот это — уже хуже, — указал он на повестку жреческого совета. — То, о чем они пишут, имело место?

— К сожалению, да, — проговорил Цецилий. — Но статуэтку бога разбил не я, а моя дочь.

— Она живет вместе с тобой?

— Да.

— В таком случае обвинение в кощунстве ложится на вас обоих. Таков закон.

— Ради самого Юпитера! Неужели это так? — воскликнул несчастный. — А какое же грозит наказание? — продолжал он с явным беспокойством.

Но Марк Регул нашел еще преждевременным ответить на этот вопрос.

— А какой был повод для такого кощунства? — спросил он.

— Моя дочь христианка.

— Твоя дочь христианка? — воскликнул Регул с великолепно разыгранным удивлением. — Ах, это ужасно! Теперь мне понятен и смысл письма префекта. При таком положении дела мое ходатайство перед ним не имело бы никакого успеха.

Несчастный старик вновь утратил всякую надежду на благополучную развязку.

— Может быть, однако, — продолжал Регул, — дело еще не совсем проиграно. Если бы твоя дочь отказалась от этого гнусного суеверия, я уверен, что жрецы не настаивали бы на наказании. Делал ли ты попытку в этом направлении?

— Увы! Это ни к чему не привело, — воскликнул несчастный отец.

— Нужно прибегнуть к мерам более решительным, — продолжал Регул, который, прежде чем предпринять что-нибудь дальше, желал знать, как далеко можно идти в таком направлении.

Он упускал из виду, что христиан никакими наказаниями нельзя было заставить отказаться от своих убеждений. В царствование Нерона он сам неоднократно был свидетелем и очевидцем того, с каким пренебрежением они относились к жизни и к страданиям, когда дело касалось защиты религии.

— Клянусь богами, я так и поступлю, — сказал Цецилий. — Я постараюсь вынудить у нее отречение. Но, кажется, надежда плохая…

С этими словами он поднял голову, с беспокойством вглядываясь в лицо своего собеседника.

— Неужели нет никакого другого средства?

— Конечно, есть, но оно может показаться слишком жестоким для отца, хотя в то же время оно неизбежно, — проговорил Регул с видом сострадания.

— Какое же это средство? — допрашивал Цецилий с возрастающей тревогой.

— Я имею в виду право отречения от преступника, [8] По римскому праву отец или господин лица, совершившего преступление, был сам ответственен перед законом за преступление детей или раба. Избежать этой ответственности ни отец, ни господин не могли иначе, как только через отречение от сделавшего преступление сына, дочери, раба или даже животного. Это вытекало из той тесной связи, которую римский закон устанавливал между отцом и детьми, господином и рабами, хозяином и животным. Лишь во времена императора Юстиниана было отменено право отречения от детей в указанных видах. — сказал адвокат, наблюдая, какой эффект на его слушателя произведут эти слова.

Видя, однако, что Цецилий его не понимает, он продолжал:

— Закон делает ответственным родителей за преступление их детей. Единственным выходом для предотвращения ответственности отца за преступное деяние дочери может послужить лишь разрыв законной связи с ней.

Эти слова заставили Цецилия подскочить на месте.

— Как, — закричал он, — чтобы я отдал свою дочь жрецам!

— Как хочешь… Или ты, или твоя дочь, а вернее, вы оба должны будете понести наказание, если ранее не расстанетесь.

— Но, ради всех богов, разъясни мне, какое же наказание нас ожидает?

— Изволь, мне очень нетрудно удовлетворить твою просьбу, — сказал Регул. — Прежде, — продолжал он, ударяя на каждом слове, — когда религиозное чувство, столь ослабевшее в наши дни, господствовало во всей силе, за подобное преступление грозило наказание in metallum, то есть присуждение к работам в рудниках. В отношении к женщине работа на рудниках была бы заменена вечным рабством.

— Всемогущие боги! — воскликнул Цецилий, всплеснув руками.

— Я не думаю, — небрежно заметил Регул, — чтобы и теперь дело могло дойти до этого. Но не поручусь, чтобы так действительно не случилось, потому что божественный Домициан задался целью восстановить и укрепить пошатнувшийся культ. Так как, однако, он в настоящее время в отсутствии, то нет сомнения, что благодаря этому обстоятельству жрецы будут сговорчивее. Возможно даже, что они ограничатся тем, что потребуют за совершенное преступление уплаты более или менее значительной суммы денег, например, тысяч двадцать сестерций, которые ты должен будешь уплатить как отец лица, совершившего злодеяние. Но, во всяком случае, лучше всего было бы, если бы твоя дочь отреклась от своего заблуждения, иначе трудно предсказать, что может произойти.