Э Кэнтон - Аврелия

Марк Регул объявил во всеуслышание, что он принимает на себя защиту прав Парменона. Это обстоятельство никого особенно не удивило. И Цецилий, и Плиний Младший, и Олинф, и все сочувствовавшие им прекрасно знали, что именно он был причиной несчастья молодой девушки, хотя и никто не мог постигнуть истинных мотивов его действий.

Марк Регул старался держаться вдали от старика и его защитников, так как их угрожающие взгляды в его сторону заставляли его думать, что они что-нибудь замышляют против него.

Наконец после нескольких минут лихорадочного ожидания заседание суда открылось. Показался Парменон в сопровождении Цецилии. Наглый торговец с грубой развязностью желал показать силу своей власти над несчастной жертвой. Молодая девушка была одета в грубую одежду рабов; руки ее были крепко связаны веревкой, конец которой был в руках одного из людей Парменона.

Прошло уже четыре месяца с тех пор, как Цецилия перешла во владение торговца рабов. На всех ее чертах лежал явный отпечаток ее тяжелого состояния. Было видно, что все ужасы рабства она уже испытала и что страдания ее были необычайны. Лицо ее было бледное, исхудалое, и тем не менее она приветливо улыбнулась, когда увидела вокруг себя тех, которые были ей так дороги и которые своими рыданиями заглушали гул толпы.

Цецилий одним движением бросился к дочери, заключил ее в свои объятия и умолял богов и правосудие возвратить ее ему.

Окружавшая их жадная до зрелищ и сильных ощущений толпа могла наконец насытить свое любопытство этой душераздирающей сценой. Парменон обхватил Цецилия и старался оторвать его от дочери, но старик с нечеловеческими усилиями удерживал ее в своих руках. Олинф обнажил меч и отрезал веревку, которой была связана Цецилия… Но борьба продолжалась лишь несколько мгновений. Люди Парменона помогли ему освободить Цецилию из рук ее отца.

Цецилий, сделав все усилия, чтобы овладеть собой, приблизился к ногам претора, председательствовавшего в суде, и заявил, что он умоляет о возвращении своей дочери, которой неправильно завладел Парменон.

Парменон в свою очередь заявил, что Цецилий продал ему свою дочь с соблюдением всех требуемых законом формальностей и тем самым уступил и все свои права на нее.

Напрасно Плиний Младший в блестящей прочувствованной речи показывал незаконность этой сделки, обращая внимание на отсутствие в римском законодательстве прямых указаний на возможность продажи отцом своей собственной дочери, — суд стал на точку зрения строгой формальности и признал, что Цецилия должна принадлежать Парменону.

Под охраной ликторов Парменон, намеренно издеваясь над горем своих противников, вновь связал руки Цецилии веревкой. Он повел ее по площади, держа себя вызывающе по отношению к тем, которые посылали ему угрозы, и смеясь над теми, которые, видя страдания его жертвы, проливали горячие слезы.

Цецилий издавал раздирающие душу вопли. Олинф, хотя и обращал взоры к небу, все же не мог удержаться от слез. Гургес и его черные товарищи-могильщики находились в каком-то странном волнении. Это именно Гургес посылал угрозы Парменону, и он не замедлил бы привести их в исполнение, если бы не уважение к присутствующему здесь претору и не опасение, как бы бесчестный торговец не выместил на Цецилии причиненных ему неприятностей.

Цецилия все время выказывала полную безропотность и преданность воле Божьей, что вызывало крайнее изумление даже у людей наиболее равнодушных. Она взглядом и словами старалась утешить отца и своих близких; благодарила их за их сочувствие и усилия помочь ей и обнадеживала, что Бог ее не оставит. Когда Парменон дал знак двинуться вперед, толпа расступилась, шумно выражая свое негодование бесчестному торговцу и самые искренние симпатии к его жертве.

Народ, столпившийся вокруг Плиния Младшего, выражал восхищение его необыкновенному красноречию. Раздались голоса и против Марка Регула, но его уже и след простыл.

Судьи удалились, не обращая внимания ни на слезы друзей Цецилии, ни на глухой шум и угрозы толпы по адресу Марка Регула.

Покидая залу заседания суда, Марк Регул не избежал встречи с Плинием Младшим и с Цецилием. Первый из них показал ему все свое презрение, отказавшись пожать протянутую руку, а второй в порыве негодования схватил его за горло и бросил с лестницы перистиля.

Каковы же были истинные цели и намерения Регула, которые побуждали его с таким рвением защищать интересы Парменона в его деле с Цецилием?

В его намерения вовсе не входило удержать молодую девушку в своих руках всецело и навсегда. Он хотел лишь при посредстве ее раздобыть некоторые нужные ему сведения для Домициана. По достижении этой цели, если бы она ему удалась, Марк Регул имел в виду возвратить девушку ее семье и этим самым получить обратно затраченные на нее деньги — с приличным, конечно, барышом.

Вот почему Регул велел Парменону предложить Цецилию, чтобы он за свою дочь внес ему выкуп в миллион сестерций, но окончательное заключение договора отложил бы на месяц. Регул надеялся, что этого времени будет вполне достаточно, чтобы выпытать у Цецилии все секреты и узнать от нее все нужные ему имена.

Однако Цецилий по совету Плиния отказался от такой сделки.

— Возврати мне мою дочь сейчас же, — воскликнул он, — и тебе будет уплачено не один, а два миллиона сестерций!

Флавия Домицилла обещала удвоить и даже утроить сумму выкупа за Цецилию, которую она любила как родную сестру, — лишь бы только освободить ее от бесконечных ужасов и страданий рабства.

Марк Регул при всем своем самообладании не мог не задрожать от жадности, когда Парменон сообщил ему, что сумма выкупа будет удвоена, если сейчас же расторгнуть узы, которыми связана Цецилия.

— Идем со мной, — сказал он торговцу после минутного размышления, — я хочу сделать попытку немедленно получить эту колоссальную сумму!.. Вот так дельце!.. Клянусь всеми богами, действительность превзошла все самые сильные мои надежды.

Марк Регул и Парменон направились к таверне последнего.

План Регула не был особенно сложен. Он решил сейчас же допросить Цецилию и по получении от нее всех нужных сведений возвратить ее отцу, чтобы получить за это обещанные два миллиона.

Тотчас же по прибытии Регул сказал Парменону:

— Позови сюда Цецилию, а сам удались. Я приглашу тебя, когда будет нужно.

Молодая девушка тотчас же была приведена.

— Милое дитя, — сказал он, — я хочу отпустить тебя на свободу и возвратить отцу.

Цецилия задрожала от волнения. Ее глаза заблестели, и лицо покрылось румянцем. Но это первое движение радости вскоре рассеялось под холодным и пытливым взглядом ее собеседника, которого она не понимала, но которого, однако, инстинктивно боялась. Она невольно попятилась назад, но скромно ответила: