Э Кэнтон - Аврелия

Она предстала перед Аврелией, дрожа от неизвестности, и, как она ни скрывала своего состояния, от глаз юной патрицианки оно не ускользнуло.

— Подойди! Приблизься и ничего не бойся! — ласково сказала Аврелия трепещущей девушке. — Во мне нет ничего страшного.

Госпожа была поражена, встретив в своей рабыне столько прелести. И это чудное создание должно было ей прислуживать!

Цецилия стояла с опущенным взором и не смела приблизиться. Услышав же ласковый и приятный голос, она смущенно сделала несколько шагов, опять остановилась и подняла глаза на Аврелию. Тут из глубины своего сердца она стала возносить горячее благодарение Богу: она не боялась Аврелии.

— Как твое имя? — спросила ее Аврелия.

— Цецилия, — ответила молодая девушка совсем уже спокойным тоном, не свидетельствовавшим о том безотчетном страхе, который был навеян на нее разными слухами о жестокостях и несправедливостях знатных римлянок.

— В состоянии ли ты изменить мне, твоей госпоже? — спросила божественная племянница кесаря, пристально глядя на свою собеседницу.

— Как, госпожа? — воскликнула молодая девушка, до крайности удивленная вопросом. — Я изменю? Я предам?

— О, я знаю, что этого никогда не случится! — возразила Аврелия, увидев, как Цецилия подалась назад, и заметив непритворное изумление, в чем могла только выразиться натура чистая и нетронутая.

— А что тебе сказал этот ужасный Регул, когда я тебя уже купила и готовилась увести с собой?

— Регул! Регул! — ничего не понимая, повторила Цецилия. — Кто такой Регул?

Цецилия не знала имени своего палача и мучителя.

— Он стоял рядом с тем человеком, который продал тебя.

— Так это и есть Регул?… Он мне сказал, что я буду снова свободной, если стану ему повиноваться.

— А что ты должна была делать, чтобы ему повиноваться?

— Донести на своих благодетелей, Флавию Домициллу и Флавия Климента.

— На Домициллу и Климента? — вскричала пораженная Аврелия. — Что ты говоришь? Ведь это мои родственники.

— Родственники? — в свою очередь удивилась Цецилия.

— Да, родственники. Да разве ты не знаешь, что я племянница императора?

— Нет, госпожа! — просто ответила молодая рабыня.

Наступило молчание. Аврелия погрузилась в размышления. Она от Вибия Криспа знала, что Регул собирается открыть императору принадлежность ее родственников к христианству, а письмо, перехваченное Дорисом у этого предателя, еще больше убедило ее в этом. И вот когда до нее дошли слухи об обстоятельствах смерти ее прислужницы, ее мучила совесть. Она воочию убедилась в кознях Регула, а недостойный дядя ее, император Домициан, прямо страшил ее. Близкие отношения Цецилии с ее родственниками, которых она называла своими благодетелями, были для нее сюрпризом. А Регул что-то шептал на ухо ее теперешней рабыне, заставляя повиноваться его воле!

— Каким образом ты знаешь Флавию Домициллу и Флавия Климента? — спросила через несколько минут Аврелия.

— Перед своим несчастьем, госпожа, я виделась с Флавией Домициллой почти каждый день, а будучи еще ребенком, имела честь жить в доме консула.

— Правда? — удивилась Аврелия. — Как же это случилось?

Но вместо ответа Цецилия опустила взор и предпочла молчать. Если она расскажет все подробности, не выдаст ли она этим тайны, ради которой она уже столько перенесла и из-за которой она так невыносимо страдала? Что Аврелия была в родстве с ее благодетелями, в этом она сомневаться не могла, так как должна была верить и верила признанию своей госпожи. Но, с другой стороны, она должна была повиноваться и правилам, которые для христиан были святы и возлагали на нее обязанность не выдавать имен последователей Христа, — своих сестер и братьев.

Аврелия заметила замешательство Цецилии, которое не на шутку рассердило ее. Но она поняла причины, заставившие сомкнуться уста рабыни, поняла те соображения, которыми руководилась в этом случае молодая девушка.

— Ты тоже христианка? — с участием спросила она, делая вид, что вполне сочувствует ей.

— Да, я христианка.

Цецилия же сознавала, что этим простым, по-видимому, ответом она так много объясняет своей госпоже.

— Ты христианка… Теперь я все понимаю… Но не думай, я на тебя не донесу, я не способна на такие поступки, — с некоторым упреком Цецилии прибавила Аврелия, делая особенное ударение на слове «я».

В голове у нее промелькнула мысль, которую она сейчас же и поведала Цецилии:

— Я вот чего не понимаю. Как же это случилось, что ты рабыня, если ты говоришь правду, что Флавия Домицилла тебе покровительствовала?

— Мой отец продал меня без ее ведома.

— Твой отец! — воскликнула еще более удивленная Аврелия. — Но ведь это ужасно! Ах, я припоминаю… Я поняла: в объявлении о твоей продаже сказано было, что ты продана добровольно… Ведь так?

— Да, госпожа.

— И твой отец сам продал тебя? Отец мог продать свою дочь!

— Так вышло, госпожа, что делать! Ведь и судьи сказали, что это возможно.

— Судьи? Неужели есть такие судьи? Но ведь тебя защищал, кажется, Плиний Младший? — вспомнила она рассказ своего опекуна Вибия про эту историю.

— Я не знаю… Я помню, как я появилась перед претором, около которого заметила своего отца, жениха и других своих близких. Я видела там же того человека, которого госпожа называет Регулом. Но я совершенно не знаю, кто меня защищал: Плиний Младший или кто другой.

— Мне об этом говорил Вибий… Бедное дитя! — произнесла Аврелия, с нежностью глядя на свою прелестную рабыню. — Но как отец мог тебя продать? Я все-таки этого не понимаю… Ты должна ненавидеть его.

— Его ненавидеть! Нет, госпожа, я не могу ненавидеть своего отца. Он только несчастный человек и по-своему, может быть, и прав был, желая сделать угодное своим богам.

— Мне кажется, — продолжала Аврелия, — что твой отец потому тебя и продал, что ты христианка. Тебе следовало бы отречься от своей веры, и тогда он никогда этого не сделал бы.

— Без сомнения, госпожа, такой ценой я могла бы себя спасти, но разве так кто-нибудь поступает со своей религией?

— Неужели? Даже свободу отдать?

— Не только свободу, но даже и жизнь, — отвечала Цецилия твердым голосом.

В душе Аврелии любопытство сменилось полнейшим удивлением.

— В таком случае твоя религия слишком прекрасна и слишком справедлива, если внушает такие строгие понятия! — вопросительным тоном заявила ей Аврелия.

— Христиане, госпожа, могут все переносить. Страдания им не страшны, так как Всевышний вознаградит их там, — произнесла Цецилия, подняв взор к небесам.

— Ты говоришь то же, что мне говорила и моя родственница Флавия Домицилла, — улыбаясь, проговорила Аврелия. — Она хотела и меня обратить в христианство. Видишь, я от тебя ничего не скрываю, и ты от меня не скрывай. Я знаю, что Домицилла христианка; мне известно, что и Климент играет видную роль в этом культе. Да, она мне все это говорила, — задумчиво прибавила молодая патрицианка, — но я должна сознаться, что никогда не думала, чтобы христиане так были преданы своему Богу. И все-таки я удивлена, почему Флавия Домицилла могла оставить тебя во власти этих негодяев, Регула и Парменона! Ведь она достаточно богата, чтобы насытить деньгами их алчность.