Э Кэнтон - Аврелия

— Если она этого не сделала, значит, и не могла сделать, — ответила молодая девушка. — Но, — продолжала она, — не ты ли, госпожа, мне недавно сказала, что меня защищал Плиний Младший? Он знаменитый адвокат. И если великие люди не могли ничего сделать, чего вы хотите от меня или от моего отца, который обратился к помощи такого известного человека?

— Ты права, — ответила Аврелия. — Однако Регул требовал, чтобы ты ему повиновалась. Для чего? Для того, без сомнения, чтобы ты могла донести ему на моих родственников.

Цецилия ничего не отвечала.

— Цецилия!.. Цецилия!.. Ведь я все знаю! Почему же ты теперь-то молчишь? Ты видишь, что мне все известно. Ты не хотела повиноваться Регулу? Ведь так?

— Что же иное я могу сказать госпоже?

— Но он был твоим господином!.. Он ужасный человек, злой.

Цецилия хранила молчание, но теперь уже по другим причинам…

Зачем госпожа так недостойно думала о ней? Аврелия видела ее благородство, чувствовала душевную силу, которая помогла ее бедной рабыне бороться против настойчивых требований жестокого Регула, и догадывалась о мучениях, которые она перенесла.

Она медленно подошла к Цецилии, открыла скрытые туникой грудь и плечи и вскрикнула… Глубокие и кровоточащие рубцы были свидетелями той жестокой расправы, которую учинили над ней ее мучители, и той твердости, с которой Цецилия переносила пытки. Рубцы шли по всем направлениям, черной сетью покрывая нежное тело молодой девушки…

Цецилия застыдилась. Бледное и болезненное лицо ее покрылось краской. Она опустила глаза и молча глядела в землю… Аврелия долго глядела на ее лицо, в котором видела девическую невинность, чистую душу и следы недавней жестокости, наконец не выдержала и с плачем упала на руки пораженной рабыни…

— Цецилия! Я люблю тебя, — забыв о своей гордости, говорила нежная девушка. — Я люблю тебя… Я вижу, как ты страдала ради спасения тех, кто мне так дорог. Клянусь, что твои несчастья были последними… Клянусь твоим Богом… и моими богами.

Цецилия так была тронута сердечными излияниями госпожи, что не могла произнести ни слова, а госпожа, как бы очнувшись от охвативших ее чувств, схватила молодую девушку за руки.

— Это можно сейчас сделать: Вибий здесь. Пойдем за мной, пойдем, — торопясь, говорила Аврелия и увлекла ее за собой в атриум…

Вибий Крисп только что вышел из комнаты Корнелии и медленно шел через атриум.

— Вибий! Вибий! Дорогой опекун! — кричала Аврелия несчастному придворному, занятому каким-то делом. — Ты мне нужен, а ты уходишь.

Выражение задумчивости быстро исчезло с его лица (он не хотел показать юной воспитаннице своего настроения), и с веселой уже улыбкой и отеческим видом он обратился к Аврелии:

— Я всегда к услугам моей августейшей воспитанницы.

— Пойдем за мной, — проговорила она и, в сопровождении опекуна и все еще держа за руку Цецилию, направилась в комнату, где были Метелл и Корнелия.

— Вот девушка, которую я сегодня купила, — начала свою речь молодая патрицианка. — Я ее расспрашивала, и вы должны знать, может ли она быть шпионкой Регула.

Аврелия находилась под впечатлением благородного чувства, которое возбудили в ней и разговор с Цецилией, и вид ее рубцов и кровоподтеков. Она стала рассказывать Метеллу, весталке и опекуну о тех несчастьях и мучениях, которые испытала ее теперешняя рабыня, рассказывать живо, со страстью. Она поведала о всей беседе с молодой девушкой, показала ее раны на истерзанном молодом теле и спросила своих друзей, что они думают об этой бедной Цецилии.

Все они нисколько не были поражены сочувствием, которое Аврелия питала к рабыне, но сходились во мнении, что все-таки она самая обыкновенная рабыня, а Аврелия высокородная госпожа.

— Дорогой Вибий! — снова заговорила Аврелия. — Это не все. Мы должны освободить Цецилию. Она вовсе не такая, чтобы быть рабыней, и мне не хотелось бы равнять ее с прочими. Я ее подарю Флавии Домицилле.

— Это очень хорошо, дорогая воспитанница, но сделать это нелегко.

— Почему нелегко? Разве я не госпожа над ней? — гордо спросила молодая девушка.

— И да и нет, божественная Аврелия!

— Что это значит, Вибий?

— У нас прежде всего есть закон Септия, запрещающий гражданам моложе двадцати лет освобождать своих рабов, а потом у нас есть и Регул…

— Регул! Опять этот Регул! — нетерпеливо воскликнула Аврелия.

— Да, Регул, который может опять наложить свою руку на эту девушку, если она будет освобождена вопреки статье, запрещающей, как я уже сказал, всякое такое освобождение несовершеннолетним.

— Славно, — иронически заметила Аврелия. — Регул больше может сделать, чем я, невеста Веспасиана, кесаря и будущего римского императора! Ты шутишь, вероятно, дорогой опекун?

Вибий Крисп не мог ответить ей. Как только Аврелия произнесла имя своего двоюродного брата, стоявший у дверей раб, кланяясь и приседая, громко возвестил:

— Кесарь Веспасиан!

И в комнату, где происходил этот горячий разговор, вошел молодой человек. За ним шел кто-то другой.

— Ах! Дорогой брат, как я рада тебя видеть, — воскликнула Аврелия и бросилась обнимать его. — Даже я не имела этой чести! Вот Вибий может подтвердить, что я нарочно была сегодня у портика Помпея в надежде там тебя встретить. Мне хотелось поговорить с тобой.

— И я тоже хотел видеть тебя, дорогая сестра, — нежно отвечая на приветствия, проговорил молодой человек. — По делу об этой девушке, — указал он на Цецилию. — Я пришел не один, а в сопровождении христианского епископа умолять тебя о благосклонном к ней отношении и поручить ее твоему благородному сердцу.

Присутствующие недоумевали. Они с удивлением глядели на этих троих людей, связанных невидимой и неведомой для них связью, — на Веспасиана, Цецилию и христианского епископа. Аврелия лучше других знала это и понимала своего брата, так как родители его были тоже христианами, но, несмотря на это, все-таки ждала от Веспасиана объяснений. Ей не было известно, что и жених ее принял христианство, и она не отдавала себе отчета в мотивах, которые подсказали ему эту просьбу.

Здесь мы должны сообщить некоторые подробности, чтобы осветить как следует те вопросы, с которыми вправе к нам обратиться каждый читатель.

Молодой Флавий по имени Веспасиан был немногим старше своей невесты Аврелии; ему было только восемнадцать лет. И, несмотря на свой юношеский возраст, несмотря на всю свою житейскую неопытность, он успел уже выработать в себе твердый характер. Он был и горд и скромен, обладая и пылкостью и сдержанностью. Такие противоположные качества, такие разнообразные черты характера уживались в одном человеке и делали его натуру очень широкой. Столь сложный нравственный облик дал Флавию его воспитатель, мудрый Квинтилиан. Он воспитывал обоих сыновей Флавия Климента и приложил к этому все свои старания. Для них же между прочим он написал и свою знаменитую книгу «Ораторское искусство», которая и до сих пор является одним из замечательных памятников древности. Под руководством Квинтилиана молодой Веспасиан изучил это искусство, превозмог все трудности и постиг в совершенстве красноречие как первое из искусств современного ему Рима. Оно должно было сослужить ему большую службу, должно было поднять его авторитет в народе, когда он сам станет правителем.