Э Кэнтон - Аврелия

При всей высоте своего звания, которое в будущем обещало ему знатное происхождение, он предпочитал жить проще, жить так, как обыкновенно живут самые простые граждане, не показывая пугливому и подозрительному императору никаких внешних признаков ожидания власти.

Веспасиан давно уже мечтал о красавице Аврелии, а теперь любил ее еще сильнее, всем пылом юношеской души. Та отвечала ему тем же чувством, и эти два юных создания как бы созданы были друг для друга. Можно было только радоваться, глядя на столь обоюдную привязанность. Их обручили. Жених и невеста — оба были прелестны; одно только не сходилось в них — это их характеры и склад душевный. Насколько один был горд и крепок, настолько другая была скромна и нежна; насколько жених был горяч и порывист, настолько невеста тиха и кротка… Но это не мешало им любить друг друга, как могут любить два юных сердца, впервые испытавших это чувство.

Флавия Домицилла искренне любила Аврелию за ее добрую душу и была уверена, что такая нежная и отзывчивая к чужому горю девушка не может не сделаться христианкой. Она не оставляла Аврелию, окружала ее всяческими заботами и старалась посеять в ее сердце добрые семена Христова учения. Но христианство в те времена слишком расходилось с положением императорских родственников, чтобы юная патрицианка могла согласиться на перемену религии. Она знала, в чем состоит это учение, понимала высоту христианского милосердия и любви к ближним, но противилась усилиям Флавии Домициллы стать в ряды исповедниц распятого Христа. Невеста юного кесаря, будущего императора Рима, не подозревала, что этот будущий император уже христианин.

До сих пор от божественной Аврелии скрывали, что Веспасиан отказался от язычества, главными и верховными жрецами которого были обыкновенно царствовавшие императоры. Возможно, что ее жалобы и сетования постепенно могли бы достичь ушей Домициана.

Аврелия горячо любила своих родственников, никому бы не позволила их обидеть, но сама относилась к ним без всякого снисхождения, строго осуждала даже малейшие их недостатки. Дошло даже до того, что некоторое время она заперлась у себя, никого не принимала и видеть никого не хотела: так на нее подействовал разговор Палестриона с Регулом.

Тяготясь своим одиночеством, она предприняла прогулку к портику Помпея с единственной целью встретить там своего жениха, а встретившись с ним, снова завязать родственные отношения с теми, от кого она, по-видимому, отвернулась.

Жертва Регула, Цецилия, была продана, и за этот случай ухватились христиане, а главным образом Флавия Домицилла. Она готова была сделать все возможное для освобождения Цецилии от рабства и для обращения к Христу юной родственницы императора.

Случай этот послан был самим Провидением. Домицилла сразу же получила известие об этой счастливой новости и сразу же решила приступить к делу — при помощи рабыни обратить в христианство госпожу. Но как это сделать? Как увидеть снова Аврелию после ее разрыва с родственниками и друзьями? Как можно было просить Аврелию именем неизвестного ей Христа отпустить рабыню, которую, вероятно, она захочет оставить у себя? Ни Флавия Домицилла, ни Флавий Климент не могли знать, что творится в душе Аврелии и каковы принятые уже ею решения, а им каким-либо способом надо было найти выход из этих обстоятельств, необходимо было как-нибудь побороть препятствия.

Но им помог опять случай, который при меньшей наблюдательности Флавия мог бы пройти незамеченным. Это была помощь молодого Веспасиана и епископа Климента. Флавия поведала им свое горе, рассказала о происшествии и не могла удержаться от выражения отчаяния, так как препятствий, на ее взгляд, было более чем достаточно.

— Но Аврелия, — заявил Веспасиан, — не может разгневаться на меня.

— Цецилия — наша дочь, — прибавил от себя Климент, хорошо знавший и молодую девушку, и ее преданность Христу. — Мы объясним невесте цесаревича, что у христиан все считаются братьями и что страждущие — первые, которых мы должны любить. Бог поможет — и мы убедим ее, подействуем на молодую патрицианку.

— Мне кажется, что ты должен будешь встретить у нее великую весталку, — заметила Флавия Домицилла. — Я знаю, что Аврелия давно уже заботится о ней!

— И чудесно, — сказал епископ. — Весталка поймет, что я должен хлопотать о девушке-христианке не для того, понятно, чтобы подобно Гельвию Агриппе наказать ее за что-нибудь, но чтобы спасти ее от рабства и дать ей счастье.

Таким образом Веспасиан и Климент появились в апартаментах весталки в доме Аврелии, и появились в тот момент, когда их совсем не ждали.

Царило глубокое молчание, и юный цесаревич первый нарушил его. Взгляд Аврелии доказывал, что она ждет от Веспасиана объяснений, а он не мог оставить ей одни лишь предположения.

— Да, дорогая Аврелия, — произнес он, — твоя родственница Флавия Домицилла прислала нас обоих, надеясь получить от тебя эту молодую девушку, сестру ее по вере в Христа.

— Госпожа, — добавил от себя приятным и нежным голосом епископ, — я первый пастырь стада Христова, несчастного и обездоленного; я сейчас же прибегаю на помощь моим несчастным детям, раз вижу, что они страдают, что они нуждаются в спасении. Вот для чего я пришел сюда.

— Дорогой Веспасиан и ты, учитель, — отвечала Аврелия, обращаясь к вновь прибывшим и торопясь объяснить им свои намерения. — Передайте Флавии Домицилле, что я предупредила ее желание. Она меня обвиняет в отсутствии человеколюбия и жалости (здесь Аврелия показала им полученное ею утром от нее письмо), но она ошиблась. Сейчас только мы говорили о свободе этой девушки, и я хотела отпустить Цецилию, а вы в это время и вошли.

— Правда, — произнесли одновременно Вибий Крисп, весталка и Метелл.

— Да, — сказала Цецилия, — госпожа хотела отпустить меня к своим. О, я этого никогда не забуду.

— Подожди, дорогой Веспасиан, подожди! — жестом остановила Аврелия слова благодарности, готовые уже слететь с уст молодого человека. — Все это я хотела, но, видишь, не сделала, так как, кажется, это невозможно.

— Почему невозможно? — спросили юноша и епископ, не скрывая овладевшего ими беспокойства.

Они знали, что желаемое всеми христианами освобождение Цецилии произведет целый переворот в Риме, покажется многим несомненно чудесным явлением, и боялись лишнего промедления и проволочек.

— Вот мой опекун Вибий может вам все это объяснить, — ответила Аврелия. — А я, признаюсь, ничего в этом не понимаю, — прибавила она все с тем же нетерпением по отношению к опекуну, сопротивлявшемуся ее желаниям.

Вибий Крисп в нескольких словах изложил им двоякую причину, которая, по его мнению, может воспрепятствовать осуществлению благородных побуждений его августейшей воспитанницы.