Э Кэнтон - Аврелия

Претор Публий Овидий Намуза опять должен был прийти на помощь: он остановил разгоравшуюся распрю и быстро восстановил тишину и порядок. Около его кресла образовался круг, и снова можно было приступить к делу. Он ясно видел, что Парменон хотел обратного закрепощения Цецилии и что нападение Гургеса помешало ему.

— Кто требует суда и справедливости? — кричал герольд.

— Я требую, я, — дрожащим от гнева голосом громко ответил задыхавшийся Парменон и приблизился к креслу претора.

— Что тебе надо? Чего ты хочешь? — спросил его претор.

— Я требую, — начал Парменон, — чтобы Цецилию не освобождали! Или она вновь должна сделаться моей рабыней. Освобождение произошло неправильно, с явным нарушением условий купли.

— Каких условий?

— Таких, что Цецилию никогда нельзя отпустить на свободу. А ее только что отпустили. Аврелия, без сомнения, может проявлять свою власть над рабыней, но не имеет права возвращать ей свободу. Цецилию я считаю снова за собой.

— Требование справедливо, — сказал претор среди всеобщего шума. — Условия нарушены, и ты имеешь право оставить рабыню себе.

Вибий Крисп и Плиний Младший выступили с возражениями: первый как опекун Аврелии, а второй как адвокат ее. Оба они старались доказать всю несправедливость требований Парменона и неправильность действий претора, предоставившего ему право обратно получить Цецилию.

Возражая, Вибий случайно бросил взор в сторону барышника и обомлел. Парменон трясся как в лихорадке, и мы не преувеличим, если скажем, что он отупел от какого-то непонятного и неизвестно откуда идущего страха. Он побледнел, руки и ноги у него тряслись, и холодный пот падал с лица его, смешавшись с кровью, оставшейся после удара Гургеса. Вид его был жалок и отвратителен. Он стучал зубами и глядел на Регула с выражением немой просьбы.

Но Регул оставался безучастным к нему и, играя складками своей одежды, тупо глядел в землю.

Какой-то молодой человек и старик спешили к судбищу, расталкивая толпу, и первый из них с силой опустил руку на голову дрожавшего Парменона.

Парменон вдруг обернулся и, казалось, был поражен как громом. Его колени дрогнули. Он узнал и молодого человека, и старика. Это были Метелл Целер и его верный вольноотпущенник Сосифат.

Сосифат, прибывший в Рим всего лишь несколько дней тому назад, принимал, подобно своему господину, все меры к тому, чтобы напасть на след убийцы Люция Метелла. В свое время, тотчас же после совершения этого гнусного злодеяния, он уже производил в Риме самые тщательные розыски, но все его усилия оказались тщетными, так как Федрия тогда еще не решался показываться в столице.

Прибыв теперь вторично в Рим, Сосифат возобновил свои поиски в предположении, что Федрия, знавший об изгнании Метелла Целера, мог уже появиться в Риме, не рассчитывая больше встретить здесь кого бы то ни было из своих опасных знакомых.

И вот в ночь накануне того дня, когда должна была решиться судьба Цецилии, Сосифат напал, наконец, на след. Снуя по самым отдаленнейшим улицам и переулкам, обшаривая все харчевни и постоялые дома и прислушиваясь к малейшему шуму, он вдруг услышал знакомый голос. Из дверей одного дома вышел человек, высокий рост которого и вся осанка обратили на себя внимание Сосифата. В темноте ночи трудно было издали различить его наружность, а подойти ближе вольноотпущенник не решался. Поэтому он ограничился тем, что пошел на некотором расстоянии следом за подозрительной личностью, стараясь все время не терять ее из виду.

После многочисленных поворотов по разным переулкам незнакомец зашел в отдаленнейший квартал города под названием Villa Publica и постучал в дверь одной из таверн, произнеся при этом несколько слов, которые вновь привели в трепет верного вольноотпущенника Люция Метелла. Дверь отворилась, и он вошел туда, вовсе не предполагая, что за ним следят на таком близком расстоянии.

Сосифат хорошо запомнил таверну, за дверьми которой скрылась интересовавшая его таинственная личность. Потом он стал осматривать окрестности, чтобы найти поблизости харчевню, в которой можно было бы получить какие-нибудь сведения относительно человека, обратившего на себя его внимание.

В этом квартале было довольно много харчевен, и для Сосифата могла представляться трудность лишь в выборе одной из них. Он вошел в ближайшую. Благодаря сестерциям, которыми были полны его карманы, он нашел в хозяине харчевни очень словоохотливого собеседника и получил от него ценные для себя сведения.

Оказалось, что подозрительный незнакомец был Парменон, который, по словам хозяина харчевни, вел бойкую торговлю рабами. Без сомнения, вольноотпущенник Метелла был принят его собеседником также за одного из покупателей рабов, который искал продавца.

Сосифат не счел нужным рассеять его заблуждение.

Распростившись с благодушным хозяином харчевни, он поспешил к своему господину, чтобы поделиться с ним результатом своих поисков.

Первая половина дела была решена: Федрия разыскан. Оставалось с несомненностью установить, что Парменон и Федрия — одно и то же лицо.

— Хорошо, — сказал Целер, выслушав от Сосифата все подробности, — завтра я постараюсь сам его увидеть; если этот человек действительно Федрия, то, клянусь богами, я его безошибочно узнаю.

Однако когда на следующий день Целер и Сосифат отправились наблюдать за таверной, откуда должен был выйти Парменон, этот последний уже находился в другом месте, на совещании с Регулом. Марк Регул, своевременно узнавший о намерении Аврелии отпустить Цецилию, решил, со своей стороны, принять все зависевшие от него меры, чтобы помешать этому. Он призвал к себе Парменона и перед отправлением на форум дал ему последние инструкции.

Простояв довольно долго перед таверной Парменона и не дождавшись его выхода, Целер в сопровождении своего верного слуги отправился к дому Аврелии, чтобы еще раз, перед выездом из Рима, увидеться с великой весталкой. Когда они проходили по форуму, их внимание было привлечено большой толпой народа, собравшейся посмотреть на освобождение Цецилии.

Увидев свиту Аврелии и сообразив, в чем дело, Целер быстро направился к толпе. Он знал, что Парменон очень интересуется судьбой Цецилии, и поэтому с большой вероятностью мог рассчитывать встретить, наконец, здесь убийцу своего отца.

И он не ошибся…

— Федрия! — произнес громко Метелл Целер. — Я узнал тебя, негодяй! Ты помнишь меня, узнаешь?

Своим длинным мечом Метелл разорвал тогу Парменона и показал окружавшим две буквы Л и М, выжженные на плечах несчастного каленым железом. Эти клейма обозначали начальные буквы имени отца Метелла, Люция Метелла, которому принадлежал Федрия, принявший иной облик, носивший иное имя и как полноправный гражданин покупавший и продававший рабов и рабынь.