Э Кэнтон - Аврелия

В Риме было много жреческих коллегий, и одной из них, служащей у алтаря богини Изиды, была коллегия галлов. Аполлон был первый из этих галлов, архигалл, чем-то вроде современного епископа.

Храм Изиды посещался только женщинами. Здесь, среди общих криков, среди звуков различных инструментов, из которых галлы старались извлекать раздирающие душу звуки, — здесь женщины каялись в своих прегрешениях. Аполлон каждую выслушивал и каждой назначал какое-нибудь наказание.

В то утро, когда Геллия явилась к храму, чтобы видеть главного жреца Изиды, он совершал богослужение. Но Геллия была не в молитвенном настроении. Она не затем явилась к архигаллу, чтобы слушать его суровые наставления, не затем она бежала по темным улицам спящего еще города, чтобы каяться перед ним, — у нее было до него другое дело, которое не давало ей покоя, которое щемило ей сердце… На Тиберинском поле она достаточно причинила себе неприятностей, искупавшись в холодной воде Тибра и до крови поранив колени своих ног. Она возвратилась и в данный момент была почти у цели: старуха впустила ее.

К тому времени, когда молодая женщина вторично беседовала с Эпотеей, архигалл уже успел окончить службу. Утомленный и измученный, он снял свою золотую корону и тунику, в которых обыкновенно присутствовал в храме, и остался в платье более простом и удобном. Затем следовал легкий завтрак для подкрепления сил верховного жреца, а за ним и сон. Во время сна никто не смел тревожить архигалла, и Геллия принуждена была остаться вдвоем с Эпотеей, грубой и отвратительной старухой, жившей с Аполлоном под одной кровлей.

Эпотея прислуживала архигаллу. На ней лежало все его домашнее хозяйство. Она принимала посетителей или отказывала им, как отказала первый раз Геллии. Она должна была брать приношения, которые женщины в изобилии приносили своему жрецу. Короче говоря, в домашней жизни Аполлона она играла не последнюю роль. Если мы прибавим сюда ее настойчивость в вымогательстве с посетителей и продажу предметов, принесенных в храм и посвящаемых Изиде; если скажем о ее ночных волхвованиях и тех добрых советах, которые получали от нее простодушные римлянки, то старуха эта предстанет перед нами в ином виде, и ее славная деятельность в доме жреца Аполлона примет иную окраску.

В доме архигалла она жила не одна. Чтобы оттенить свое положение колдуньи, чтобы сразу подействовать на воображение посетителей, она и обставила себя должным образом.

Большой черный кот, бывший помощником старухи во всех ее волхвованиях, и старый сторож — гусь, столь же грубое существо, как и старуха, были первыми ее друзьями. В особенности гусь. Как собака, сторожил он дом жреца. Не одна женщина поднимала крик, видя, как дорогая ткань ее платья превращается в жалкие тряпки под сильными ударами гусиного клюва, и не одна из них пускалась в постыдное бегство из страха перед ударами сильных и упругих, как бич, крыльев гуся.

То же случилось и с Геллией, стремительно вошедшей в открытую старухой дверь. Гусь в это время пребывал в каком-то спокойствии, сладко подремывая и изредка лишь открывая свои глаза. Геллия разбудила его, рассердила своей стремительностью, и он решил ее наказать. Он вытянул шею, со злым шипением раскрыл клюв и, подняв крылья, направился было к молодой женщине. Но Геллия уже была хорошо знакома с птицей, и нападение не удалось. Она быстро схватила длинный ножик, который служил старухе в ее занятиях ваянием (недалеко стоял неоконченный еще бюст какой-то богини), и, едва гусь приблизился к ней, она с такой силой ударила его по шее, что гусиная голова отскочила прочь, и предсмертный крик птицы огласил комнату.

Эпотея принялась кричать и бранить Геллию, видя бездыханное тело своей дорогой птицы. На этот крик из внутренних покоев показался сам архигалл. Старуха заливалась слезами, рвала на себе волосы. Геллия все еще держала в руке ножик, с которого капала теплая кровь, а обезглавленный гусь мучился в последних содроганиях…

Архигалл хотел было улыбнуться, но, вспомнив свое положение в храме Изиды, счел нужным немного побранить Геллию. Он сам когда-то был безвинной жертвой разгневанного гуся, знакомого лишь с одной Эпотеей, и то наказание, которое заслуженно понес злосчастный гусь, Аполлону, по-видимому, было по душе. Но надо было хоть чем-нибудь успокоить старуху, надо было не показывать ей своего удовольствия…

— Зачем ты это сделала? — обратился он к Геллии. — Нехорошо! Ведь это священная птица…

— А неужели было бы лучше, если бы эта гадкая птица меня укусила? — возразила Геллия. — В последний раз, когда я здесь была, гусь разорвал мне тунику, а на ноге и теперь еще есть синяки. Моя нога была совершенно черная от укусов этой гадины. Я не желала, чтобы повторилось то же и сегодня. Однако пусть эта священная птица издыхает, — добавила Геллия с легкой усмешкой по адресу Эпотеи, — а сюда я пришла, чтобы побеседовать о вещах более важных, чем гусь…

Архигалл с любопытством выслушал это горячее вступление и, не замечая всевозможных причитаний Эпотеи, которая старалась вернуть жизнь своей птице различными заклинаниями и жестикуляциями, удалился с молодой женщиной во внутренние покои, в самую отдаленную и скрытую комнату.

Не в первый раз уже Аполлон выслушивал Геллию, и не в первый раз важные обстоятельства ее жизни заставляли ее обращаться к нему за помощью. И он помогал ей.

В настоящее время Геллия явилась к нему излить всю скорбь своего сердца, явилась, как к отцу родному, посоветоваться о странном за последние дня поведении ее супруга.

Архигалл слушал ее со вниманием и без тех чисто официальных отношений к ее горю, которые обыкновенно заметны в обращении лиц известных, знатных, имеющих высокое положение в обществе.

Вот каковы были ее жалобы. Мизитий почему-то сделался сумрачным, молчаливым, часто пропадает целые ночи, и Геллия не знала, что такое творится с ее мужем. Мизитий все время совещался с какими-то таинственными и подозрительными личностями, которые вдруг появлялись и так же вдруг исчезали, и Геллия только случайно замечала, как ее муж, забившись в потайную комнату, что-то переписывал, читал какие-то листы, принесенные все теми же странными лицами. Один раз Мизитий пропадал даже целый месяц. Что было с мужем, куда он отправлялся, Геллия не знала. Он и ушел-то скучным и озабоченным, а вернулся совсем уже мрачным и рассерженным. В другой раз к ним явился какой-то человек в траурной одежде, явился ночью и просил у Мизития гостеприимства. Он жил у них несколько дней, и муж обращался с ним предупредительно и особенно заботливо, а бедная Геллия, истерзанная той тайной, которой муж окружал себя по отношению к ней, принуждена была уйти из дома и обратиться к Аполлону, столь известному добрым сердцем, умом и снисходительным отношением к ним, слабым женщинам…