Э Кэнтон - Аврелия

Архигалл слушал ее сначала с праздным любопытством, а потом и с нескрываемым интересом: так тронули его эти интимные излияния молодой женщины, ее негодование на мужа, который действительно вел себя слишком подозрительно, чтобы не сказать более. Он взглядом подбодрял Геллию, а желая услышать от нее и объяснение всем чудесам, которые происходили в ее доме, с нетерпением ожидал конца рассказа и хотя бы ничтожного намека на причины всего происшедшего. Но архигалл не дождался, так как Геллия ничего не могла сказать ему определенного и точного.

— Ну а дальше? — спросил он молодую женщину, видя, что она остановилась и не знает, чем продолжать свой рассказ.

— А дальше? — ответила Геллия. — Потом я отправилась сюда, затем на Тиберинское поле, помня, как ты мне прежде заметил, что я там не бываю…

— Это очень хорошо, очень хорошо, — проговорил архигалл, — но скажи мне…

— Больше мне нечего говорить, — прервала его Геллия, — вот это я могу показать, я нашла это вчера вечером.

И она протянула Аполлону скомканный лист папируса.

Это была первая прокламация Антония, которую Регул принес Домициану и которая уже тогда в изобилии была распространена среди народа.

Архигалл несколько раз перечел этот лист и сильно взволнованным голосом спросил Геллию:

— Каким образом этот документ попал тебе в руки?

— Третьего дня Мизитий ночью ушел из дому и вернулся назад с большим свертком. Весь следующий день он работал тайно от меня и что-то писал… Я это видела… К нему являлись неизвестные лица и вскоре исчезали с какими-то листами, которые они получали от Мизития. Один из этих листов упал, я его подобрала и принесла. Вчера вечером Мизитий опять ушел, пропадал всю ночь и утром еще не вернулся…

— Знай же, Геллия, — проговорил внушительным тоном архигалл, — что твой муж погиб, если императору известно содержание этой бумаги.

— Почему так? — наивно спросила Геллия.

Архигалл посмотрел на нее с удивлением:

— Да разве ты не читала того, что здесь написано?

— Нет, читала. Я очень хорошо вижу, что императору готовят какое-то зло, но могу ли я знать, что будет дальше. Каким образом император может знать о существовании подобной рукописи?

Ни Геллия, ни архигалл не знали еще, что рукопись была уже известна всему Риму.

— Император очень хорошо об этом осведомлен, — проговорил Аполлон и каким-то особенным тоном вдруг прибавил: — А что, если и Мизитий тоже заговорщик?

— Мизитий… заговорщик! — вскричала молодая женщина, вся побледнев от этой неожиданности, от такого нового открытия.

— Да, твой муж заговорщик, — повторил архигалл, — иначе никак не понять его таинственности и внезапных отсутствий, его возвращения с подозрительными людьми и всех его поступков.

— Ах, я несчастная! Мизитий погиб! — рыдая и падая на колени, вскричала молодая женщина.

— Не погиб еще, нет. Не плачь! — пробовал ее утешить архигалл. — Я знаю средство спасти его.

— Какое?

— Я не могу сейчас его указать, но потом ты узнаешь. Дай мне эту рукопись и оставь покамест меня одного: мне надо подумать.

И с этими словами Аполлон отпустил Геллию.

Жрец Изиды немного успокоил несчастную супругу, и она поспешила домой, где, к своей радости, застала только что возвратившегося откуда-то мужа.

После ее ухода и архигалл покинул свое жилище. Он не медлил, а прямо пошел по направлению к форуму. По привычке он хотел зайти к брадобрею Евтрапелу поболтать о новостях с хозяином и с посетителями. Но, подойдя поближе, жрец заметил, что магазин Евтрапела окружен небывалой по величине толпой. Взорам архигалла представилось довольно необычайное зрелище: Евтрапел отбивался от центуриона, стараясь освободиться от его железных объятий, и доказывал ему, что он вовсе не сочинял никаких прокламаций и ничего общего с ними не имеет. Тут были и крики, и брань, и довольно сильная потасовка. При слове «прокламация» архигалл насторожился. Он обратился за разъяснением к одному из свидетелей этой сцены. Оказалось, что в эту ночь кто-то прилепил один экземпляр прокламации к дверям цирюльни; естественно, должна была образоваться толпа, жадная до всяких интересных объявлений, каким, несомненно, была и прокламация. Солдат-преторианец сорвал объявление, растоптал его ногами на глазах публики, а обрывки его передал центуриону. Этот-то центурион и требовал теперь ответа от Евтрапела, который, однако, был тут ни при чем. Евтрапел действительно употреблял всю силу своего красноречия, чтобы оправдаться от обвинений в столь тяжком преступлении.

— Что же тут думать? Надо освободить Евтрапела! — произнес Аполлон и, пробравшись через толпу, обратился к центуриону, державшему в руках обрывки прокламации: — Позволь мне посмотреть эту бумагу. Я думаю, что наш друг Евтрапел, столь преданный своему императору, неповинен в появлении этих прокламаций.

Офицер показал ему один из кусочков злополучного папируса, и жрец узнал в нем обрывок той рукописи Мизития, один экземпляр которой был у него в кармане.

— Центурион, — продолжал жрец, — освободи бедного Евтрапела. Автор уже открыт, и Регул, вероятно, знает, кто он такой.

Никто в Риме не смел противоречить представителям культа, и никто поэтому не смел сомневаться в истинности слов архигалла.

Центурион почтительно поклонился жрецу, и Евтрапел получил свободу. Последний прыгал от радости и готов был даже целовать Аполлона. А тот шепнул ему на ухо:

— Закрывай свою лавку, Евтрапел, мне надо сказать тебе несколько слов.

Евтрапел повиновался. Зрелище кончилось, и праздная толпа стала редеть и наконец совсем разошлась.

— Послушай, дорогой друг! — сказал Аполлон, когда они остались одни. — Иди сейчас же к Регулу и скажи ему, что Мизитий — знаешь этого флейтиста? — принимал близкое участие в распространении прокламаций.

Аполлон показал цирюльнику рукопись, которую ему принесла Геллия. Тот, видимо, ничего не понимал и лишь вопросительно глядел на Аполлона.

— Больше мне ничего не известно, — продолжал жрец, как бы отвечая на немой вопрос цирюльника. — Регул — великий знаток своего дела, он все разыщет и разузнает. А теперь прощай, Евтрапел! Не опоздай, смотри, сейчас же иди!

Жрец ушел домой, Евтрапел почти бегом отправился доносить Регулу на несчастного флейтиста, а ничего не подозревавший Мизитий беседовал в это время со своей женой.

Мизитий был уже давно дома, когда Геллия вернулась от верховного служителя храма Изиды.

— Мы должны объясниться с тобой, — прямо начала молодая женщина.

— В чем мы будем объясняться? — мрачно проговорил муж.

— Ты заговорщик, Мизитий! — воскликнула Геллия, давая полную волю слезам.