Э Кэнтон - Аврелия

— Тогда чудесно, Регул! Сегодня ночью я созову жрецов, а завтра…

— Прости, государь, но сегодня последний день сатурналий. По закону в эти дни нельзя обвинять. Жрецы могут собраться завтра ночью, да и у меня к тому времени будут в руках доказательства.

— Пусть так, — сказал Домициан. — Постарайся, чтобы доказательства все были, а то опять ждать придется!.. Можешь идти…

Регул поклонился и вышел, очень довольный успехом дела. Но он не пошел домой, а быстро по кратчайшему пути отправился к Равину, жившему на самом краю города, почти за городом. Над Римом уже спускалась ночь, когда Регул постучал к Равину. Тот спал спокойно и от неожиданности даже вздрогнул.

— Отвори, Равин! — кричал сыщик. — Скорей!

Медленно поворачиваясь с сердитым ворчаньем, Равин встал, чтобы отворить дверь.

— Скорее! — кричал нетерпеливый посетитель. — Это я, Регул! — пояснил он, снова потрясая дверь.

Равин зажег факел.

— Что тебе нужно? — довольно грубо спросил он Регула, появившись на пороге. — Ну, говори!

Факел освещал пещеру Равина, и ее обитатель выглядел каким-то черным великаном на фоне мелькавшего за спиной пламени.

И пещера и хозяин достойны того, чтобы о них сказать несколько слов…

У человека должна была содрогнуться душа даже от одной мысли о Равине и его ужасном жилище, а что же испытывал тот, кому приходилось сталкиваться с ним лицом к лицу? Пещера была сплошь выложена камнем, каким-то темным гранитом. Холодом веяло от этого камня, жутко становилось в этом мрачном подземелье, лишенном воздуха и света. Полукруглый, закоптевший от времени потолок, длинные коридоры с вечно гуляющим ветром и везде пыль и сырость — таково было жилище Равина.

Кто он был?

Палач.

Трудно перечислить всю обстановку римского палача, исполнителя наказаний и помощника судей в производстве следствия. Нет возможности пересчитать и описать различные орудия, к которым прибегала власть, каравшая порочных граждан по правилу: око за око, зуб за зуб. Тут были разного рода плети, начиная от самых легких и кончая такими, от удара которых ломались кости, а мясо отлетало кусками; тут была целая коллекция кнутов, хлыстов и розог.

А обстановка пещеры? Железные кольца с чудовищными гвоздями, всех видов цепи, кандалы, «кобылы», колеса с зубцами, «горячие» кресла — чего, чего не было здесь, каких только изобретений жестокости не было в пещере Равина!

Сам палач, презираемый всеми, был принужден жить в постоянном изгнании и ненавидеть людей! На огромном туловище, казавшемся косматым и страшным, — так как Равин носил на плечах львиную шкуру, — сидела такая же косматая голова, покрытая грубыми рыжими волосами, торчавшими во все стороны, как щетина. Атлет этот был прямым выражением силы и мощи. В его лице никогда не было видно сострадания и жалости: оно всегда было сурово, глаза как-то зловеще глядели из-под нависших густых бровей. Он был страшен в своем костюме. Он гадко улыбался, наслаждаясь страданиями и мольбами своих жертв, а когда под сильными ударами его могучих рук трещали суставы несчастных, ломались кости и мясо разрывалось на куски, обрызганный кровью Равин испытывал необъяснимое наслаждение. Он останавливался только для того, чтобы поглядеть на обезображенное от мук лицо своей жертвы или чтобы не пропустить ни одного движения человека, находившегося уже в предсмертной агонии. Римские матроны часто приглашали его для наказания своих рабов, но им надо было постоянно останавливать Равина, — иначе матроны остались бы совсем без рабов. Увлекающийся палач!.. Как это ни странно, но Равин был именно таким.

К нему и явился Регул. В палаче сильно нуждалась власть… Надо было подготовить обвинение против весталки и Метелла.

— Завтра вечером сюда к тебе приведут троих: двоих мужчин и женщину. Один мужчина — раб, — начал объяснять Регул причину своего позднего визита. — Надо получить от них признания. Понимаешь? По приказанию императора отдаю тебе их в полное распоряжение, — продолжал он. — А о том, чтобы поскорее получить от них ответы, ты сам уж позаботься.

Палач все время хранил молчание. Он так же молча повернулся, порылся в углу своей пещеры и вскоре предстал перед Регулом с тремя железными креслами. Все это было красноречивее самого красноречивого разговора. Равин посадит свои жертвы на эти кресла и накалит железо докрасна…

— Хорошо, но несправедливо, — небрежно заметил Регул. — Каждому по заслугам… Кресло оставь для раба Палестриона. Он сегодня на сатурналиях избран «претором», и ему очень будет подходить «курульное» кресло. Для мужа, — Регул поглядел на обстановку пещеры, — достаточно «кобылы», а для жены… Я не знаю, что и выбрать… Вот эту штучку…

«Штучкой» оказался инструмент для перелома голени!

— Кроме того, — прибавил Регул, — я и сам приду… Будем действовать по обстоятельствам… Но это еще не все, — заметил он, видя, что палач уже стал готовить свои инструменты. — Не все, Равин. Я для тебя приготовил целое море удовольствий. Давно этого в Риме не бывало.

Чудовище с рыжими волосами повеселело. Равин бросил свое дело, быстро подошел к Регулу и глядел уже на него с какой-то жадностью…

— Ты знаешь, — продолжал Регул, — склеп у Коллинских ворот? Ты, вероятно, слышал, как казнят весталок?

Блаженная улыбка предстоящего торжества разлилась по лицу Равина, и он в первый раз нарушил свое молчание.

— Правда? — задыхаясь от волнения, спросил палач. — Правда? Казнить весталку!..

— И самую важную, Равин! Корнелию, великую весталку. Но все это от тебя зависит. Император только и ждет признания этих троих, которых завтра приведут сюда…

— О! — рычал Равин, покраснев от удовольствия.

— Надо, значит, приготовить могилу… Все по правилам нашей религии… Ты знаешь? Ну вот, а теперь прощай. Около десяти часов вечера я здесь. А те… Да ты не беспокойся… Увидишь закрытые носилки, ну и… Ты понял меня, я думаю? Прощай!..

И Регул удалился. Но почему Регул так заботился о «курульном» кресле для Палестриона, что это были за сатурналии? Почему он предстал перед императором в помятом платье, с некоторым беспокойством во взоре? Что с ним произошло? Здесь надо вернуться несколько назад.

Сатурналии, то есть праздник в честь Сатурна, праздновался в Риме со времен глубокой древности. Праздник был установлен в воспоминание о тех сказочных временах царствования на земле бога Сатурна, когда не было ни господ, ни рабов; когда все блага земные были общими и поровну делились между обитателями земли; когда благочестие, правда и справедливость царили между подданными Сатурна. Поэты назвали это «золотым веком», и век этот сохранялся в памяти римлян благодаря ежегодным празднествам. Люди возвращались воспоминанием к первобытным временам и хоть один день в году старались сгладить разницу в своем общественном положении. Праздник начинался за четырнадцать дней до январских календ (19 декабря) и продолжался один день. При Юлии Цезаре были прибавлены еще два дня, а в описываемое нами время сатурналии уже продолжались целую неделю. Особенное удовольствие от праздника испытывали римские рабы, вечно гонимые, всегда презираемые и унижаемые. «Они гуляли» — по выражению самого Регула, они были хозяевами города. По всему Риму шел самый широкий разгул. Рабы собирались на форумы, выбирали и распределяли административные, полицейские, судебные должности… Это была какая-то игра в управление государством, игра в республику. Они самым серьезным образом выбирали «претора», сажали его на, курульное, кресло; они выбирали «ликторов» и снабжали их наскоро сделанными атрибутами власти, — короче, устраивали импровизированный трибунал во всей полноте его обстановки… Раб Аврелии, Палестрион, и был избран «претором».