Мариана Фриджени - Лудовико по прозванию Мавр

Итак, вся Италия пришла в движение, и, пока продолжались великие маневры итальянских государей, 3 сентября 1494 года Карл VIII наконец выступил в поход.

Король выступил из Вьенна 23 августа. Раскосыми глазами оглядел он свою армию. На душе у него потеплело. На солнце искрились латы, сверкали острия пик. 3600 всадников — цвет французской кавалерии, 6000 бретонских лучников, 8000 гасконских пехотинцев, 6000 стрелков, 8000 швейцарских и немецких наемников. Грандиозная и впечатляющая масса, перешедшая Альпы через перевал Монджиневро. Никто не оказал сопротивления агрессору в узких альпийских долинах. Без единого выстрела армия Карла вступила на равнину Пьемонта.

Странная страна Италия, странная и восхитительная, предстала взорам захватчиков, ведомых Карлом, писал Дж. Саймондс в своем труде «Возрождение в Италии». Солдаты не в состоянии скрыть своего удивления. Спустившись в Италию со склонов северных гор, они вдруг увидели изысканные, прекрасные города, изысканные и порочные. Таинственный и размягчающий аромат италийских садов, великолепие дворцов — все очаровывало, но говорило об упадке. Италия была похожа на красивую женщину, которая еще сегодня блистает в свете, но какая-то едва заметная морщина уже тронула ее изумительное лицо, подсказывая внимательному взгляду: она увядает, она отцвела.

Армия французского короля не могла, конечно, представить, что скрыто за великолепием фасада, какая страшная смесь благородства и подлости, обмана и щедрости, веселости и волчьей тоски, высокой религиозности и неверия ни в бога, ни в черта характеризовала жизнь этой странной страны, Италии, на рубеже XV–XVI столетий.

Подобно античной Греции, Италия была готова отдать себя на милость сильнейшему, но затем втянуть его в сеть своих интриг, опутать своей сладкой паутиной. Мемуары того времени изобилуют признаниями Италии в любви и восхищении. Такова первая реакция всякого, кто впервые знакомится с итальянской жизнью, противоречивой и экстравагантной. Так, говоря о любви к нам, иностранцы учатся узнавать, кто же мы, итальянцы, на самом деле.

Италия, страна Возрождения, вооружена силой культуры, хитроумием, искусством и умением жить. Выживание Италии, несмотря на все невзгоды, гарантирует не оружие, но великолепие ее одеяний, утонченность мысли, традиции ее мастеров.

По правде говоря, в тот момент Италия без особого труда могла бы дать отпор Карлу. Оборонительные планы были подготовлены с хорошим знанием военного искусства. Но все планы пошли насмарку. Дело в том, что некому было претворить эти планы в жизнь. Не было итальянцев! Итальянцы же в понимании той эпохи — сторонники хаоса и анархии, поборники дезорганизации, знаменосцы раскола. В армиях, сосредоточенных в то время на Апеннинах, было смешано все: и великолепные смелые командиры, и никчемные карьеристы. На протяжении десятилетий италийский кондотьер привыкал к войне как к военному параду, когда убитых можно было пересчитать по пальцам одной руки. Но что страшно — именно в эти годы культивировалась «доблесть» предательства. Кондотьеры, являвшиеся, по сути дела, наемниками и служившие тому, кто больше заплатит, без зазрения совести переходили из одного лагеря в другой. Осенью 1494 года военачальники, не торопясь, создавали оборону против французских завоевателей и в то же время посылали своих представителей в лагерь Карла для переговоров о сдаче укреплений. Так уже в той Италии была заложена история всех будущих итальянских войн.

9 сентября король Франции вступил в Асти. Пьемонтские синьоры не имели никакого намерения бороться с ним. Причина проста: герцогу Савойскому всего двенадцать лет, а маркизу Монферрато — четырнадцать. У этих подростков были опекуны, их матери поспешили договориться с французским королем: французские войска пройдут беспрепятственно при условии, что не станут грабить городские окраины. Война шла таким образом, как если бы чья-то невидимая рука позаботилась расстелить парадную ковровую дорожку на пути наступления врагов.

Быть может, прав великий хронист эпохи Филипп де Коммэн, написавший: «Хотим мы того или нет, но следует признать, что всемогущий Господь невидимой рукой управлял этим походом».

У ворот Асти короля приветствовали союзники: герцог Миланский Лудовико и герцог феррарский Эрколе д’Эсте.

— Это самое прекрасное зрелище, которое когда-либо я имел удовольствие видеть на итальянской земле, — обрадованно воскликнул Карл, приветствуя великосветских дам, вышедших к нему навстречу. Шествие возглавляла Беатриче в белом торжественном одеянии, украшенном золотым шитьем, следом шла Бьянка, внебрачная дочь Лудовико и невеста Галеаццо Сансеверино.

Вид празднично одетых дам, которые выстроились перед ним, заставил даже Карла, человека злого и некрасивого, как-то встрепенуться. Он начал с Беатриче — облобызал ее, затем каждую из присутствовавших дам. Наконец настал черед музыкантов, ударивших по струнам. Полились нежные итальянские мелодии.

— Смею ли пригласить вас на танец, синьора? — спросил Карл галантно.

Беатриче в знак согласия наклонила голову, блеснула белизна ее открытой нежной шеи.

Танец, пожалуй, излишне утомил короля, пережившего в этот день чересчур много приятных впечатлений. Он даже слег в постель, где и пролежал две недели, пока Италия готовилась принять захватчика.

Королевский флот нанес поражение неаполитанцам в водах у Рапалло. Выздоровев, Карл прибыл в Виджевано. 14 октября он остановился в Павии, где ему пришлось пережить один из самых драматических моментов своего итальянского марш-броска.

Короля препроводили в затемненную комнату, куда едва доносился шум со стороны площади. Воздух пропитан едким запахом лекарств. На смятой постели лежит умирающий. Это все, что осталось от миланского герцога, несчастного Джана Галеаццо, которого свела в могилу желудочная лихорадка, измотавшая последние силы кровавой рвотой. Все старания его любящей жены оказались напрасными.

Вдруг, пока глаза Карла привыкали к темноте, он почувствовал, что в ногах у него шевелится какое-то существо, хватает, рвет дорогие шелковые чулки. Король долго не мог взять в толк, что происходит, кто это покрывает поцелуями его ноги. Он чувствовал только, как от какого-то острого сладковатого запаха стало пощипывать в ноздрях.

— Синьор, умоляю, не причини вреда моим близким! — Изабелла Арагонская, не боясь унижения, валялась у него в ногах. — Не разрушай Неаполь, не погуби мою семью. Как разжалобить тебя? Нет, ты не станешь уничтожать, вырубать под корень арагонский дом! Ведь правда? Скажи мне! Умоляю!

Карл был потрясен до слез. Он что-то смущенно пролепетал в ответ. Длинный нос его покраснел еще больше, руками он пытался оторвать от своих чулок цепкие пальцы герцогини.