Фернандо Намора - Огонь в темной ночи

Сейчас, дома, Эдуарда прихорашивалась с необычной для нее тщательностью. Зе Мария наблюдал за ней, как бы оценивая ее. И она это знала. Если бы она захотела убедиться в этом, ей достаточно было бы последить за ним в зеркало. Но в этом не было необходимости: когда его глаза, нервно моргающие, разъяренные, оскорбленные, впивались в ее тело, они обжигали ее. Она чувствовала на лице Зе Марии, даже не глядя на него, гримасу недовольства, слышала нервное пощелкивание суставами пальцев. Раньше Эдуарда хотела видеть его господином своих желаний, но теперь ей становилось безразличным, станет он им или нет, особенно она не могла простить ему этого испорченного вечера. Если она и симулировала интерес к встрече с подругами (выдумка, казавшаяся ей теперь приятной возможностью), то только по привычке. Ее удивляла непонятная реакция со стороны Зе Марии. Почему в конце концов? Много раз ей хотелось крикнуть: «Почему? Какие встречные обвинения и обиды существуют между ними?»

Несомненно, никаких. Не существовало ничего, ничего не произошло, и тем не менее эта постоянная взаимная натянутость была такой реальной, что, казалось, ее можно было осязать.

Она лишь на несколько мгновений отводила свои светлые глаза от зеркала, ища встречи с глазами мужа: это была встреча созерцательная, без упреков. Она улыбалась ему. Тогда Зе Мария чувствовал, как им овладевало волнение, полное, как всегда, противоречий. Оба знали, что представился удобный случай. Нужно было воспользоваться им, излить душу, освободиться! Он собирался сказать ей: «Не ходи! Нет необходимости искать встречи с этими подругами, которые, быть может, существуют только лишь для того, чтобы оправдать ложь. Так же бесполезны и смешны намеки на твою прошлую блестящую жизнь. Подруги по колледжу! Гордость, с которой ты упомянула колледж! Я уже знаю, что этот колледж недоступен простым людям…» Не было ли это как раз то, что она ожидала услышать, пока с ее лица не сходила улыбка, безропотная и вопросительная? Она ждала! Но нет: все, что он мог сказать, выражало бы его гнетущее беспокойство, было бы призывом к состраданию со стороны Эдуарды. Неприязнь к жене росла главным образом из-за этого подавления любви или из-за ненависти, которая вызывала у него бессилие. Его приводила в отчаяние мысль о том, как это могло случиться.

— Я пойду на работу. Мне бы хотелось, чтобы ты посмотрела, что такое бухгалтерия в хлебопекарне. Это занятие облагораживает…

— Любая работа может быть интересной…

Благоприятная возможность была упущена. Зе Мария позволил уйти жене, почти не почувствовав ее вялого поцелуя. При этом она повторила:

— Если я тебя найду, я тебя представлю им.

Не было ли в ее голосе насмешки? Зе Мария подождал, пока она уйдет как можно дальше, и тоже вышел на улицу. Он не пойдет на работу. Как будто невзначай он будет заходить во все кондитерские центра, пока не найдет ее с подругами. Он хотел понять отношение Эдуарды к нему. Снова и снова он задавал себе вопрос: почему они упорствовали в привязанности друг к другу? В первое время знакомства с ней он слышал, как вокруг говорили об уме Эдуарды, об ее простоте, проницательности в восприятии чувств и проблем, которые ему были чужды. Такие добродетели, да еще так расхваливаемые, казались ему ответом на его сомнения, и он в конце концов принял их как бесспорные. Да, она, кроме того, что внешне привлекательна (так вокруг говорили), могла стать благоразумной и смелой подругой; всего этого, конечно, нельзя было ожидать от такой девушки, как Дина. Но, быть может, эти добродетели придали ей такую силу, какой он не хотел.

Шагая по центральным улицам и еще не решив окончательно, будет ли он заходить в кондитерские, Зе Мария оживил в памяти странное выражение лица Луиса Мануэла, когда тот узнал о его ухаживании за своей двоюродной сестрой.

— Что ты говоришь? — спросил Зе Мария, подстрекая его.

— Есть разновидность счастья, которое необходимо завоевывать ежедневно. Возможно, то же самое произойдет и с вами.

Тогда он не пытался выяснить причину такого вывода. Действительно, счастье двух людей должно завоевываться ежеминутно. Это две стены, которые открывались и тут же закрывались. Но были ли они способны на такой стоицизм? И стоило ли? Верно, ум Эдуарды был гибкий и быстро реагирующий на все; верно, всего можно было ожидать как от ее упрямства, так и от ее услужливости, но в этом стремлении к взаимопониманию и взаимотерпимости в основном должен был уступать он. Дина была еще своего рода гипсом без формы и будто ждала, когда чья-то твердая рука придаст ей определенную форму, в то время как Эдуарда была ей полной противоположностью. Нет, он чувствовал, что устал. Устал так, что не мог даже шага сделать к сближению.

Что бы она сказала, если бы он все-таки встретил ее с подругами? «А вот и он. Ищет меня повсюду. Но мало-помалу я его приручу… Мужчины становятся невыносимыми, когда привязываются к женской юбке». Могла ли она предвидеть и провоцировать его слежку за ней? Как бы то ни было, лучше оставить ее в покое с этими подругами. Он пойдет на работу.

Когда он возвращался домой, рубаха прилипла к его горячей коже.

Плотная синева воздуха, которая, казалось, источала капли пота, душила его. Он решил забраться на холм возле реки.

В несколько мгновений город оказался окутанным угрожающей тьмой: гроза готова была разразиться с минуты на минуту. Зе Мария провел рукой по лбу. Ему показалось, что у него температура; все его тело ныло, а нервы были напряжены и возбуждены, как окружавшая его атмосфера. Внезапно одна из туч разверзлась, и ливень обрушился на него. Если бы не работа, он давно уже сидел бы дома и, разумеется, дождь не застал бы его на улице. Работа напомнила ему и о материальных затруднениях, и об унижениях, и вновь об Эдуарде. И это было причиной того, что он не искал укрытия от дождя в подъезде: он перетерпит дождь на улице, чтобы вина Эдуарды стала еще больше, еще ненавистнее.

Сеньор Лусио, почти веселый, поджидал его у двери.

— Смотрите-ка, сеньор доктор! Как это вы умудрились так промокнуть?

Он не ответил ему. Поспешно поднялся по лестнице. Дойдя до середины коридора, он услыхал раскаты смеха в своей комнате. Жена и ее подруги хохотали над чем-то. Чашки стояли пустые. На столе недоеденные пирожки.

Он провел рукой по лицу, чтобы смахнуть дождевые капли. Эдуарда с самой естественной улыбкой опередила его:

— Тебя застал дождь! Ты похож на общипанного петуха, мой бедный муженек!

Карлос Нобрега теперь часто появлялся в студенческом квартале. Беседы с самыми разными людьми продолжали быть для него необходимыми, и он переживал их с чувством человека, стремящегося восполнить упущенное время. Но он жил им, не принося в жертву того, что считал неприкосновенным. Он поднимался в комнату Жулио и Абилио (редко заходя к Зе Марии, так как присутствие Эдуарды пугало его) после того, как они кончали свой ужин, чтобы пригласить их на прогулку.