Дмитрий Гусаров - Трагедия на Витимском тракте

В протоколе следствия появится запись:

«Филипп Цупко подтверждает, что сам был на похоронах Анохина и Крылова и встретил там Ленкова. Он спросил его, как Ленков не боится агентов госполитохраны и угрозыска. Ленков, по словам Цупко, ответил ему: «Я убивал, а хоронить не мне, что ли?»

Следователь Фомин возвращался с кладбища, пытаясь и не умея справиться с внезапно нахлынувшими на него чувствами.

Пожалуй, это были первые похороны, в которых он участвовал, будучи непосредственно и так тесно связан с ними порученным ему делом. Более того, вначале весь траурный церемониал он для себя рассматривал как часть этого самого дела, готовился к нему и даже возлагал на него какие–то служебные надежды.

Потом все незаметно и решительно переменилось.

На кладбище, затерявшись в толпе, он долго сдерживался, хотя многие вокруг вытирали слезы, и давящий комок не один раз подкатывал к его горлу. Но когда стихли речи, вновь заунывно запели трубы, где–то совсем близко троекратно ударил залп, Фомин не выдержал.

С трудом дождавшись своей очереди и уже не скрывая слез, он прошел мимо могилы, бросил туда горсть сырой земли, резко повернулся и зашагал к выходу.

Обгоняя прохожих, он шел по улицам и сбивчиво думал о деле, о себе, о величии только что пережитого.

Строгое торжество похорон, проникновенные речи, затаенная скорбь толпы и сжимающая сердце печальная музыка — все это продолжало жить в нем, но теперь воспринималось как невысказанный упрек самому себе, рождало смутное беспокойство, нетерпение, неясное желание идти и что–то делать.

Сегодня газеты напечатали посмертную статью товарища Анохина. Фомин впервые познакомился с нею два дня назад. Он читал оригинал статьи, лежавшей на письменном столе в кабинете покойного, тщательно изучил его и запомнил все едва ли не наизусть.

«Поэтому мы говорим, что в момент, когда классовая борьба еще не закончена, когда наши смертельные враги готовятся внутри Советской России и Дальневосточной Республики, а также за границей, нанести нам смертельный удар, пользуясь для этого всеми путями и способами, вплоть до поджогов, убийств и организации в широких масштабах бандитизма — нужна железная рука власти, чтобы парализовать преступные действия и сохранить строгий революционный порядок».

Статья с первого чтения поразила Фомина: в ней было что–то пророчески–роковое, она звучала как предсмертное предостережение живым, как прямое указание ему и всем другим, занятым «витимским делом», где следует искать истинных виновников свершившегося позже преступления.

Разве не об этом же говорилось сегодня в надгробных речах? Разве все сказанное о жизненном пути и заслугах товарища Анохина перед революцией не подтверждает, что убийцы знали, на кого подняли руку?

Почему же он, следователь по особо важным делам Фомин, не может руководствоваться этим? Почему он должен следовать формальным фактам, уликам, доказательствам? А что если они намеренно подстроены, чтоб направить руку правосудия совсем в другую сторону?

— Ваша задача, — сказал Фомину министр юстиции, когда утром в субботу он доложил о ходе следствия, — найти непосредственных исполнителей убийства. Остальными вопросами займутся иные органы. Не забывайте, вы — следователь суда, а не госполитохраны.

Да, конечно, Фомин и сам понимает, что он далеко не «дока» в юриспруденции. И вся–то его подготовка — это краткосрочная школа прапорщиков, два года фронта в Салониках, вынужденная запись в колчаковскую армию, чтоб вернуться на родину, переход к красным, вступление в партию, снова фронт и год работы в судебных органах Забайкалья.

Однако его юридических познаний вполне достаточно, чтобы понимать различие между словами «исполнители» и «виновники». Нет сомнения, отлично сознает это различие и министр юстиции ДВР Василий Львович Погодин — профессиональный юрист, бывший генерал–майор, который честно перешел на сторону революции, вступил в большевистскую партию и недавно заменил на посту министра эсера Труппа.

То, что Погодин, желая конкретизировать задачу Фомина, употребил именно слово «исполнители», ясно показывало, что и сам министр отнюдь не отвергает возможности существования и «виновников» преступления.

«Исполнители» и «виновники»… Да, конечно, «исполнителями» могли быть и типичные уголовники, которых так много развелось в шумной, разношерстной Чите. А «виновники»? Кто они? Скрытые белогвардейцы или неуемные эсеры, всегда исповедывавшие террор как средство политической борьбы?

Сдержанный, дисциплинированный Фомин ни слова не возразил министру, хотя и не понимал, зачем понадобилось столь узко толковать задачи следствия.

Теперь он мучительно раздумывал, правильно ли поступил вчера? Не следовало ли ему сразу высказать все свои сомнения и подозрения, заявить о несогласии с ограничениями, которые, кстати, не предусмотрены никакими процессуальными законами? Правда, Фомин знал, что параллельно с ним широкое расследование «витимского дела» ведет Главное Управление госполитохраны. Уж они–то по долгу службы должны тщательно выверить все возможные политические мотивы преступления.

Однако душа Фомина была неспокойна не только оттого, что расследование двигалось пока мало успешно, но и потому, что вести дело ему приходилось совсем не так, как хотелось бы. После всего — слышанного, виденного, пережитого на похоронах, он особенно остро ощущал недовольство своей ролью. Теперь его задача — тщательно, объективно и быстро закончить свое расследование, в котором, возможно, выявится какой–либо материал, полезный следователям госполитохраны.

Директор Главного Управления госполитохраны Лев Николаевич Бельский принял на себя лично руководство расследованием «витимского дела».