Анатолий Баранов - Голубые дьяволы

…Раннее весеннее утро. Над торопливой рекой белеет туман. Над летным полем стрекочет У-2, готовясь сбросить прицельного парашютиста. У линии предварительного старта, где ждут очереди на вылет еще два стареньких воздушных работяги, выстроились с парашютами десантники, не так давно призванные в армию и наспех прошедшие курс молодого бойца. Они искоса посматривают на кружащий в небе самолет и с волнением слушают предполетное напутствие своего комбрига.

— Десантник — это смелость, ловкость, инициатива, концентрированная воля. Только самые отважные и сильные духом отбираются в этот род войск. Кто хочет прыгнуть первым — сделать шаг вперед.

Строй качнулся, но обладатели «смелости и концентрированной воли» остались на месте.

Красовский насмешливо дернул щекой, насупил брови.

— Каковы орлы! — повернулся он к начальнику парашютно–десантной службы. — Так и рвутся в небо. Видать, поусердствовали вы, младший лейтенант, во время занятий на совесть.

— Старался, товарищ подполковник! — развернул плечи начальник ПДС, не уловив насмешки.

— Оно и видно, — усмехнулся комбриг: — запугали молодцов, как говорится, вусмерть. А ну, приготовьте мне парашют, я сам покажу, как надо прыгать.

Вот это командир! Личным примером!

И без того влюбленные в комбрига десантники восхищенными взглядами проводили его в кабину и мысленно пожелали ему «ни пуха ни пера». Нет, что там ни говори, а мужества у этого человека на десятерых хватит, недаром в гражданскую еще воевал.

Самолет набрал высоту. Вот он уже над аэродромом. А вот и белый пламень парашютного шелка выметнулся за его хвостом.

Молодец комбриг!

Но почему у него над головой уже не один, а два купола? Зачем ему понадобилось открывать запасной парашют? Уж не лопнул ли главный? И ноги держит не по инструкции — врастопырку. Земля уже скоро, а он еще не развернулся по ветру.

— Ноги! Ноги вместе! — побежал навстречу снижающемуся парашютисту начальник ПДС. — Развернитесь по ветру!

— Ноги! — заорал весь строй, бросаясь вперед и не чувствуя собственных ног от волнения за здоровье своего любимца.

Но все обошлось благополучно, хотя парашютист так и не соединил ног вплоть до самого приземления.

— Ноги надо было держать вместе, — упрекнул комбрига начальник ПДС, помогая ему отстегнуть подвесную систему.

— Подержи лучше губы вместе, — огрызнулся Красовский. — Ты–то сам, когда первый раз прыгал, помнил про ноги?

— Так точно, помнил, товарищ подполковник.

— Похвальная память, — поморщился Красовский, нервно закуривая папиросу. Бледность на его лице постепенно уступала место румянцу.

Комбриг, успокоившись после перенесенного волнения, снова предложил добровольцам шагнуть из строя. Тогда–то и сделал Левицкий первым этот неимоверно трудный шаг. «Прыгать все равно придется, зачем же томиться ожиданием? — думал он. — Это как при погружении в холодную воду: лучше нырком, чем постепенно…»

…Командира бригады старший политрук нашел за Тереком в бетонном доте, недавно построенном инженерными войсками и силами городского населения в полукилометре от речного моста рядом с автомобильной дорогой Моздок — Орджоникидзе.

— Видал, какой мне НП отгрохали моздокчане? — подмигнул инструктору политотдела комбриг, приняв доклад и снова выглядывая в амбразуру дота, через которую хорошо просматривалась пойма Терека и городская окраина. — Пойдешь в разведку с группой Федосеева. Они сейчас в лесу под Вознесенской. Подробности узнаешь от Самбурова и самого командира разведроты. Приходилось бывать в разведке?

— Никак нет, товарищ подполковник, — ответил инструктор политотдела.

Красовский отошел от амбразуры, взглянул на своего политотдельца колючими, насмешливыми глазами.

— Считай, что это твой первый парашютный прыжок, — сказал он с необычной для него теплой интонацией в голосе.

— Есть, товарищ подполковник, — приложил руку к фуражке старший политрук и вышел из дота.

Солнце заметно скатилось к синеющему вдали Терскому хребту. Над дорогой — желтоватая пыль от множества колес, копыт и солдатских сапог. Она тянется шлейфом через всю правобережную моздокскую равнину и теряется в складках хребта, за синим гребнем которого в казачьей станице разместился штаб бригады, а у его подножия, поросшего дубовым лесом и кустарником, укрылась от посторонних глаз рота разведчиков лейтенанта Федосеева.

Хорошая вещь — велосипед. Особенно в загородной прогулке. А если боевое задание с броском на несколько десятков километров? С тяжеленным автоматом на шее и вещмешком за плечами? Да если совершается этот бросок под жгучим кавказским солнцем по пыльной дороге солончаковой степи при угрозе появления на горизонте немецких танкеток? В таком случае велосипед уже не роскошь, а, как говаривал великий комбинатор Остап Бендер, средство передвижения.

— Ну и зарядка! — покачал рыжей, взъерошенной головой разведчик Коля Андропов, прозванный товарищами за высокий рост дядей Степой.

Коля весь мокрый от пота. Синяя, с голубыми кантами пилотка засунута под ремень. Гимнастерка расстегнута до последней пуговицы. Велосипедная цепь жалобно попискивает под его огромными сапогами. Рядом с ним крутит педали своего «средства передвижения» Петя Сычев, маленький, худенький, похожий на подростка красноармеец. Ему нелегко приходится в многокилометровом велосипедном пробеге, но нет на свете силы, которая б заставила его признаться в этом.

— Петя, сбавь обороты, а то подшипники потрешь, — советует ему сзади ефрейтор Ваня Поздняков. — Ты не гонись за дядей Степой, он же, дьявол шахтерский, двужильный.

— Ничего, — кривится в ответ Сычев, — я и на одной жиле вытяну.

— Вот и я говорю, — подхватывает Поздняков, — вытянешь ты ноги, Петя, не поживши на свете, и, как говорится, не повидавши фрица.

По колонне велосипедистов прокатывается волною смех. Едущий в голове колонны командир разведсамокатной роты лейтенант Федосеев обернулся, укоризненно покачал головой с выбившимся из–под пилотки чубом и что–то сказал своему комиссару Лычеву. Тот тоже оглянулся, пожал плечами: молодые, мол, все, черти. В таком возрасте только и поржать, как тем жеребцам стоялым.

Хорошие парни! Веселые, влюбленные в жизнь. Все — комсомольцы и все рвутся в бой с ненавистным врагом. Они крепки духом.

И они, конечно, не подозревают о том, что скоро Саша Цыганков покинет их ряды из–за тяжелого ранения. И разве хохотал бы вот так Саша Рябичев, если бы мог подсмотреть в щелку судьбы свое будущее? Гармонист и весельчак, конкурент по шуткам Вани Позднякова, подорвешься ты темной ночью на немецкой мине в разведке под городом Туапсе, и осиротеет твоя верная подруга — певучая двухрядка. Но сейчас ты весел и не думаешь о смерти. Или вот ты, чернявый помкомвзвода Сережа Ермаков. Отчаянный человек, славный товарищ. Отсвистят над тобою пули в битве на терском рубеже, не заденут они тебя и в Новороссийске, на Малой земле. Под столицей Украины древним городом Киевом сложишь ты свою удалую голову. В боях на Орловско–Курской дуге не станет отважного разведчика Гриши Колимбета. Вечно будет чтить память скромного героя Володи Чорикова благодарная Тамань. Под городом Туапсе еще цветет чабрец на том месте, где будет вырыта могила для Володи Ткаченко. Их останется в живых к концу войны только двенадцать. Всего двенадцать из роты, в которой к началу боевых действий числилось более ста человек! Остальные «ушли, не долюбив, не докурив последней папиросы», как скажет про них поэт.