Калле Каспер - Чудо: Роман с медициной

Конфликты с медсестрами и санитарами «ракового» этажа начались быстро, если не в первый же день, то во второй, этот много повидавший персонал был уверен в своих навыках, и, когда наступило время делать Рипсик перевязку, меня выставили за дверь. Велев Рипсик позвать меня, если что-то пойдет не так, я стал нервно ходить по коридору, то и дело приостанавливаясь — не слышно ли из палаты стонов (дверь предусмотрительно закрыли), — нет, ничего слышно не было, но, как скоро выяснилось, она, бедняжка, просто не осмелилась подать голос, хотя испытывала мучения, раны надо дезинфицировать марганцовкой, это и делали, но не удосужились подождать, пока вынутый из холодильника раствор согреется, закаленный пациент, может быть, отнесся б к этому спокойно, но Рипсик панически боялась холодной воды, у нее был хронический гайморит, и любая простуда могла привести к осложнениям. Я уже понял, что с медсестрами тему лечения поднимать не стоит, и не только потому, что им на нас начихать, — они все время менялись, каждое утро приходили новые и тут же устремлялись к стоящему в коридоре компьютеру, чтобы прочесть, что для них написали врачи, какие какому больному сделаны назначения, поэтому я рассказал о наших проблемах Хосе, и он распорядился, чтобы Рипсик обрабатывали только согревшейся марганцовкой. Благодаря этому я получил полное право следить, как медсестры выполняли его указание, и каждый раз, когда они появлялись, толкая столик на колесиках с растворами и гелями, очень похожий на сервировочный, я трогал завернутую в фольгу бутылку и, если она была холодной, говорил им, чтобы они подождали. Любви к нам это, разумеется, не прибавило, наоборот, потихоньку нас и тут стали ненавидеть. Случилась еще неприятность с душем, санитары потащили Рипсик мыться, и, когда ее голова была уже мокрая, обнаружилось, что вода течет то горячая, то ледяная, на этот раз Рипсик не кричала, лишь немного повыла, а когда после душа она попросила фен, выяснилось, что в клинике такой прибор отсутствует. Бежать в гостиницу за феном было поздно, я пообещал принести его завтра, но Рипсик сказала, не надо, время есть, да так я его и не принес.

Наверное, не только я ходил жаловаться на медсестер и санитарок, но и они на нас, потому что то ли на третий, то ли на четвертый день в палату ввалился целый консилиум, все врачи этажа, Рут и еще какая-то дама, оказавшаяся функционером местного Ракового союза, и у нас спросили о наших планах: хотим ли мы остаться в Барселоне или, может, предпочли бы вернуться домой? Рипсик сразу поинтересовалась, как же мы можем уехать, если лечение пембролизумабом только началось, на что Рут, несмотря на молодость, уже научившаяся сообщать больным неприятные новости, хладнокровно ответила, что пембро Рипсик больше делать нельзя, он вызывает у нее нежелательную реакцию, остается обычная химиотерапия. Для Рипсик это, конечно, было чудовищным ударом, я уже подозревал, что что-то такое случится, а она еще надеялась, пембро ведь был тем чудом, которое должно было ее спасти, теперь же все было кончено, — но она держалась мужественно, и по ее виду никак нельзя было сказать, что ей только что объявили смертный приговор. Писарро на первом приеме предупредил нас, что, если пембро не поможет, у него в запасе есть другой «очень хороший» препарат, и Рипсик попросила меня узнать у Рут, какой препарат Писарро мог иметь в виду и нельзя ли его попробовать вместо пембро. Как я и боялся, Рут от ответа увильнула, повторила, что единственное, что она может предложить, это химиотерапия, и даже назвала конкретное лекарство, мы его знали, нам про него рассказывал Джентльмен, но это было такое лекарство, которое даже при максимальном эффекте лишь продлевало жизнь на несколько месяцев, и Рипсик уже тогда от него отказалась — она не хотела валяться полумертвой, она хотела выздороветь! Мои нервы были тоже на пределе, я заявил Рут, что они должны чувствовать свою ответственность, ведь когда мы приехали, Рипсик ходила самостоятельно, но из-за того, что они затянули с началом лечения, ее состояние ухудшилось. Рут в который раз стала объяснять, что у них не было договора на английском, но я ответил, и весьма резко — почему же они не запаслись, разве они не знали, что приезжают иностранцы, я специально повел себя так, чтобы все, и функционер Ракового союза в том числе, поняли, что мы недовольны тем, как с нами тут обращаются, и еще я хотел, чтобы эта сцена запомнилась Рут и стала бы ее преследовать.

Мы попросили денек на обдумывание, они все ушли, и мы стали обсуждать сложившуюся ситуацию. Первое, что мы решили, что я пойду в гостиницу, напишу Писарро и спрошу у него, что за препарат он имел в виду. Дальше мы стали думать, как себя повести, если Писарро тоже увильнет от ответа, и пришли к выводу, что оставаться в Барселоне мы не хотим, мы оба возненавидели этот город. Но что именно делать, лететь самолетом Рипсик никак не могла, этого не позволяло ее состояние — подождать, пока оно улучшится? Или пуститься в обратную дорогу по земле, но это был долгий путь, кто нас отвезет и во что это обойдется? И хотели ли мы вообще возвращаться в Таллин, потерпев и признав полное поражение и, собственно, лишь для того, чтоб дождаться там смерти? Ничего разумного мы не смогли придумать, договорились, что сперва посмотрим, что ответит Писарро, и я ушел.

Придя в гостиницу, я написал письмо, отправил его и задумался. Теперь было ясно, что Рипсик умрет, вопрос был в том, когда и где. Я хотел, чтобы она провела эти последние месяцы (я все еще размышлял в месяцах, хотя надо было переходить на недели или даже на дни) так хорошо, как это только возможно, чтобы она увидела еще что-нибудь прекрасное. Больше всего на свете Рипсик любила Венецию и особенно Canal Grande, который она считала красивейшим местом на земле, мы давно уже мечтали как-нибудь однажды снять квартиру с видом на него, при этом сознавая безнадежность своих фантазий, такие квартиры стоили баснословных денег, но теперь можно было исполнить мечту Рипсик, у нее еще остались кое-какие сбережения, на что их еще потратить, если не на исполнение ее последнего желания… Да, но как добраться до Венеции? Я открыл сайт железнодорожного сообщения и увидел, что прямого поезда нет, надо ехать с несколькими пересадками, чуть ли не сутки — я, больная жена и наши чемоданы… Паром тоже не годился, Рипсик не выносила качки, ей стало дурно даже на пути из Таллина в Хельсинки, на гладком Финском заливе. Удовольствоваться каким-то другим городом, который Рипсик тоже любила, например Флоренцией? Но Флоренция находилась ненамного ближе, и удастся ли там найти квартиру с видом на Piazza della Signoria? И если даже удастся, не слишком ли шумно на этой площади, полной туристов, для умирающего, это же не Canal Grande, где слышен только тихий клекот вапоретто? Не подходил ни один вариант — и вдруг я вспомнил про Ниццу! Там Рипсик в последний раз была счастлива, она себя чувствовала хорошо, гуляла часами, бродила с Гаяне по магазинам, сейчас она уже не смогла бы, но я бы ее катал в инвалидном кресле по Английской набережной, и квартиру можно было снять с видом на залив Ангелов. Я тут же открыл квартирный сайт Ниццы, да, все было дорого, но на три-четыре месяца денег бы хватило.