Калле Каспер - Ода утреннему одиночеству, или Жизнь Трдата: Роман

Если бы между мной и Анаит тогда еще существовало настоящее чувство, то Жизель, несмотря на все, трудно было бы нас рассорить, но в последние годы, особенно после того, когда Анаит после рождения Геворка снова вышла на работу, мы стали медленно друг от друга отдаляться, подобно тому как человек отдаляется от собственной юности. И в первом, и во втором случае главная опасность состоит в том, что может оборваться эмоциональная связь — с ранним самим собой либо с другим человеком. Понятно, что в зрелом возрасте человек уже не тот, каким был в молодости, даже далеко не тот — но, несмотря на это, не стоит прерывать отношений с тем давнишним дурачком. Если как следует поискать, то и в нем можно найти хорошие стороны и наверняка обнаружится нечто такое, что не изменилось. Что-то похожее происходит и между двумя разными людьми: что бы с вами ни сделала жизнь, если сохранится какое-то звено, соединяющее ваши былые взаимоотношения с теперешними, можно при его помощи удержать от распада и самый жуткий брак. Страсть к деньгам, общие мечты о доме в Айгедзоре [12] Район особняков в Ереване. , о машине и об отдыхе в «Жемчужине» имеют объединительную силу отнюдь не меньшую, чем пристрастие к литературе, которое свело нас с Анаит. Мы читали вместе все, что можно было прочесть на русском языке, а это совсем не мало — на армянском столько тысяч томов невозможно было б издать даже в случае, если б из каждой семьи одного ребенка в обязательном порядке забирали в переводчики, как раньше в рекруты (идея, кстати, отнюдь не самая худшая).

Но затем установки Анаит стали меняться. Поскольку по времени это совпало с ее выходом на работу, я предположил, что между этими двумя явлениями есть и причинная связь. Женщина, как известно, самостоятельной личностью не является и независимо мыслить не умеет — все, что говорит это вечно улыбающееся существо с блестящими глазами, где-то услышано или прочитано. В начале нашего знакомства у меня, конечно, столь определенных знаний о мире еще не было, и поэтому я считал, что Анаит просто думает так же, как я, хотя на самом деле она лишь повторяла в том или ином виде мои мысли. Теперь же я в принципе мог бы заподозрить даже, что у нее есть любовник, если б таковое в Армении было возможно. Но, увидев коллег Анаит и разобравшись в их менталитете, я понял и причины происшедших в ней изменений. «Твой муж мог бы быть неплохим писателем, если б писал на армянском языке». Примерно такую мысль внушали они Анаит, которая под их влиянием стала все больше читать армяноязычные деревенские романы вместо мировой литературы. Вот и случилось, что мои научно-фантастические рассказы, которые Анаит в начале нашей любви взахлеб читала и хвалила, таким образом меня подбадривая, даря мне столь важную для художника уверенность в себе, в один момент перестали представлять для нее интерес. И как неудовлетворенная физически женщина экстатически тянет сигарету за сигаретой, так и неудовлетворенное честолюбие заставляет ее искать пути к славе, и, если таковых не видно, мужа просто вычеркивают. «Почему бы тебе не написать исторический роман, хотя бы по-русски?» — спросила Анаит у меня с хныкающими интонациями в голосе, когда мою рукопись в плане издательства в очередной раз отодвинули. На это пожелание я ответил весьма легкомысленным, даже эротическим рассказиком, который с некоторыми купюрами был напечатан и совсем не понравился Анаит. «Это не в традициях армянской литературы! У нас другие ценности — дом, семья, отечество. Пожалуйста, больше ничего такого не пиши, а то еще будут думать, что мой муж — эротоман». Я напомнил ей, с каким удовольствием она слушала стихи про Саади и его обычай целовать девушек только в грудь, которые я читал ей когда-то наизусть, но если уж человек изменил мнение, он всегда считает правильным последнее и ошибочным предыдущее. Человека даже раздражает то, что он когда-то мог думать иначе, и, хотя иначе думал он сам, а не кто-то другой, свою злость он изливает именно на другого, а не на себя. «Уже тогда ты думал только об этом одном!» — выпалила она, и в тот ли именно раз связь между нами оборвалась, как лента, которую разрезают, открывая выставку, или это случилось тогда, когда Анаит впервые обозвала меня неудачником, не помню, но как-то вечером, ложась в постель, я обнаружил рядом с собой чужую мне женщину.

Дом мужчины там, где хлопочет женщина, которая любит его и которую он тоже любит. Отсутствие подобного чувства и отяготившие из-за постоянной нехватки денег мою астму приступы мигрени в конце концов довели меня до того, что я схватился за возможность поехать учиться в академию. Чтобы туда поступить, надо было пройти творческий конкурс, и из этого испытания я, к большому и неприятному сюрпризу для Анаит, вышел с честью. Я до сих пор помню, как верхняя губа Анаит, которую дурные новости всегда заставляли дрожать, в тот летний день, когда пришло сообщение о моей имматрикуляции, буквально заплясала. Наверно, она была уверена, что ее Трдатик никому не нужен, и ее потрясение было столь велико, что она забыла перевернуть баклажаны — действие происходило на кухне, — и те подгорели у меня на глазах. «А мы? Меня с ребенком ты собираешься бросить?» — спросила она таким тоном, как будто впервые услышала про эту академию. «И чего же ты хочешь? Чтобы я остался в Ереване? Ты же сама говоришь, что тут у меня нет никаких перспектив, потому что я пишу по-русски», — ответил я. С этого момента начались прямые и ежедневные ссоры, которые могли уже тогда довести нас до развода, если бы каждый из нас не желал видеть зачинщика этой противной процедуры в другом. В Армении развод касается не только супругов. Как и все семейные проблемы, эта тоже подлежала всестороннему обсуждению родней обеих сторон, и, если твои аргументы были оспоримыми, на тебя начинали оказывать весьма серьезное давление. На этот раз я имел преимущество, поскольку, поступая в академию, я как бы больше думал о семье, чем Анаит, которая эту идею отвергала: все ведь знали, что литературным трудом прокормиться трудно, и киноискусство выглядело тем выходом из стесненных условий, которым до меня пользовались и такие известные люди, как Фицджеральд, Фолкнер или Превер (другое дело, чем это обернулось для их творчества в целом). Моей редакторской зарплаты едва хватало на то, чтобы ходить в гастроном и раз в неделю на рынок, на доходы Анаит покупались стиральный порошок, туалетная бумага и одежда для Геворка. Моими гонорарами оплачивалась квартира. Но сколько еще надо было для хотя бы более или менее нормальной жизни! Взяток за то, чтоб я писал научно-фантастические рассказы, мне никто не предлагал, да и если б предложил, я их все равно не принял бы, так же как я всегда заставлял убрать обратно в мешок те немногие бутылки коньяка, которые иногда выставляли на мой стол в редакции авторы.