Валентин Курицын - В зареве пожара

…Пробило четыре часа.

Контора быстро опустела.

Евсеев, зная, что Агния Степановна уходит позже всех, в свою очередь, задержался.

Когда они остались в комнате одни, девушка подошла к нему и молча протянула листок.

В её глазах Евсеев заметил какое-то новое выражение; похоже было, что она удивлена и вместе с тем обрадована.

Точно грезила с открытыми глазами.

— Прочли?

— Да… Ах, если бы всё это сбылось!..

Первые семена, брошенные, хотя и неумелой, неопытной рукой, но брошенные на благоприятную почву, дали хорошие всходы.

Оттиснутые на гектографе листки распространялись теперь по всем службам, захватывая всё больший и больший круг читателей.

Время для пропаганды было выбрано как нельзя более удачно.

События на Дальнем Востоке и забастовочное профессиональное движение в России, неудовлетворённость материального положения большинства служащих, — всё это создавало такие условия, при наличности которых многочисленные семьи железнодорожников быстро революционизировались, заражались духом протеста.

Как и всегда в дни переоценки ценностей, среди железнодорожников замечалось два течения.

Были сторонники старого порядка вещей, с раздражительным скептицизмом относившиеся к новым веяниям; были и защитники этих последних.

По мере того, как росла пропаганда, число сторонников движения всё увеличивалось.

Листки теперь уже открыто передавались из рук в руки.

Читались вслух и тут же подвергались горячему обсуждению и критике.

Многое в этих листках для благоразумного большинства казалось неуместным и преждевременным.

Молодёжь же горячо толковала о политике, чуть ли не о созыве учредительного собрания.

Более положительные, практические умы обсуждали вопрос об улучшении материального быта.

…По всем службам ходила выработанная железнодорожным комитетом программа минимума требований.

Перед мелкими железнодорожными сошками развёртывались золотые перспективы.

Прибавки к окладам, уменьшение рабочего времени, государственное страхование и многое ещё такое, что им раньше и во сне не снилось.

Во множестве распространялись подписные листы для сбора пожертвований на общее дело.

Давали почти все, кто сколько мог.

Во многое тогда верилось и охотно верилось…

В половине мая был получен из министерства циркуляр о забастовках.

Но эта репрессивная мера только подлила масла в огонь.

Железнодорожники заволновались.

Не так-то легко было расстаться с мечтами и надеждами…

Так обстояли дела в половине мая.

К этому времени Евсеев совершенно неожиданно для себя попал в члены железнодорожного комитета.

Пришлось оставить работы в кружке и всецело отдаться новой деятельности.

Во главе этого комитета теперь стоял Лорд, который, как мы говорили уже выше, сам служил на железной дороге и вместе с тем был близок к эсдековскому комитету.

Евсеев не знал его лично, но с первых же встреч убедился, что председатель железнодорожного комитета социал-демократ.

Комитет пригласил Василия Ивановича через Коробкина.

Заседания комитета происходили в квартире одного из членов.

Конспирации особенной не соблюдалось.

Сюда, например, приходили делегаты от всех служб, линейные агенты.

Здесь прочитывались телеграммы о ходе пропаганды на местах, т. е. по станциям и разъездам.

Главари, руководители движения, в половине мая решили устроить сходку за городом, в лесу, с тем, чтобы предложить собравшимся на эту сходку железнодорожникам резолюцию о своей солидарности с социал-демократической рабочей партией.

Был выбран праздничный день.

Назначено время и место.

Распределены роли.

…Вечером накануне этого дня к Евсееву зашёл Алексей Петрович.

— Вот что, голубчик, — заговорил он, входя в комнату. — Я к вам на минутку… Барышни Косоворотовы просят Вас зайти за ними завтра утром. Им очень хочется попасть на массовку.

— Да им-то что? Там ведь будут всё железнодорожники!

Ремнев пожал пчелами.

— Пускай пойдут, послушают! Это принесёт им некоторую долю пользы… Так уж Вы забегите на ними.

— Ладно… Зайду, пожалуй.

— Самому-то мне некогда будет. Занят в городе.

…Евсеев сдержал своё обещание, зашёл за сестрами.

Отправились вместе.

День был ясный и тёплый, на небе ни облачка.

Идти нужно было через весь город.

Евсеев предлагал было взять извозчика, и барышни запротестовали.

— Устанете ведь вы, — убеждал Василий Иванович. — Доедем на извозчике до окраины, там его отпустим и дальше пойдём пешком. Шутка ли — конец не ближний!

— Вот ещё, что за телячьи нежности!? — энергично заявила Гликерия Константиновна.

— Не бойтесь, не устанем! Сходка назначена в двенадцать, а сейчас четверть одиннадцатого. Успеем дойти.

Евсеев не настаивал.

Всю дорогу до конца города он угрюмо молчал, односложно отвечая на вопросы спутниц.

Вышли за город.

Потянулся мелкий перелесок.

Ниночка порядочно уже утомилась.

Щёки её порозовели от ходьбы.

Евсеев заметил это и нерешительно предложил:

— Снимите кофточку. Ведь жарко. Дайте мне её, я понесу.

— Ну, уж если Вы такой любезный кавалер, так возьмите и мою, — рассмеялась Гликерия Константиновна.

— Ну, вот так! Теперь легче идти будет!

— Ах, как мне пить хочется, если бы Вы знали! Прямо умираю от жажды! — с милой гримаской воскликнула Ниночка.

— Потерпите, — ободряюще заметил Евсеев. — Там около дач есть водокачка. Вода холодная, чистая, как хрусталь…

— А что, далеко ещё идти?

— Нет, пустяки. Версты не будет.

Вошли в рощу.

По обеим сторонам дороги тихо шептались зелёные верхушки берёз.

Тянул тёплый весенний ветерок…

— Сверх ожидания мы не опоздали. Смотрите, сколько публики тянется. Это все на сходку идут, — заметил Евсеев.

Действительно, впереди по дороге и по сторонам в кустах мелькали пешеходы…

На перекрёстке Евсеева окликнул знакомый голос.

Около дороги на травке полулежал Коробкин.

Около него стоял велосипед, прислонённый к берёзе.

— Здравствуйте. Что Вы тут делаете, товарищ?

— Я на передовом пикете, — с важностью ответил юноша. — Ступайте, господа, всё прямо, а потом поверните направо. Там увидите народ.

Евсеев поблагодарил, и они пошли дальше.

— Это хорошо, что распорядители митинга озаботились выставить сторожевые посты, — вслух подумала Гликерия Константиновна. — По крайней мере, нас не могут застать врасплох.

— Полноте, о чём вы говорите. Никакой опасности нет. Иначе я бы не повёл вас.

— Ах, скажите, пожалуйста! — полусердито, полунасмешливо воскликнула Гликерия Константиновна. — Он не повёл бы нас! Как будто бы мы без него не сумели найти дорогу. Подумаешь, какое самомнение!