Валентин Курицын - В зареве пожара

— Васька! Неси сюда погребец и чемодан, а ты, Ефим, распорядись насчёт лошадей, — говорил Хошанский, входя в комнату.

Лакей Васька, невзрачный, но юркий парень, принялся стаскивать с него доху.

— А, да здесь целая компания, всё народ знакомый, — продолжал Хошанский, обтирая свою мокрую от снега бороду. — Здравствуйте, господа! Что это вы тут поделываете? Ага, золото искать приехал, вижу, вижу. Ишь, какую кучу камней натаскали. — И он, самодовольно посмеиваясь, подсел к столу.

— Какое тут золото — так, между прочим, попробовали мы кой-какие камешки, — возразил Мальшаков, задетый ироническим тоном Хошанского. — Где нам руду искать. Профаны мы в рудном деле.

— А куда вы путь свой держите?

— До Томска пока, а там не знаю, может быть, придётся в Петербург съездить, — отвечал Хошанский, принимаясь за чаепитие.

— Лошадей-то сейчас прикажете запрягать, Борис Михайлович? — спросил Кочкин, входя в комнату и останавливаясь у порога.

— Нет, так через полчаса.

— Василий, достань-ка коньяк! Григорий Николаевич, рюмочку могу предложить?

— Нет, спасибо: я ведь не пью, — и Мальшаков, мигнув Колчину, вышел в соседнюю комнату.

— Знаете что, Константин Николаевич, давайте подшутим над этим фруктом… У меня, кстати, есть с собой образец богатой руды с Богом дарованного рудника. Спустим его в ступку, пусть получится богатая проба. Наверно, Хошанский сейчас же бросится по нашим следам, — тихо сказал Мальшаков Колчину, когда тот вышел к нему.

— Что ж, идёт. Надо его проучить. Больно уж нос задирает! — согласился Колчин и затем громко прибавил: нет ли у вас, Григорий Николаевич, папирос лишних, я свои все выкурил!

— «Берите, там, в сумке…» — Мальшаков вернулся в первую комнату и сказал, обращаясь к своему помощнику: «А что, не ехать ли и нам сегодня. Как вы думаете?»

— Да зачем вам ехать ночью, куда торопиться. Вот мне, так невольно надо. Дела, батенька, дела! — вмешался Хошанский, допивая чай.

— Да и нам надо вернуться домой поскорее. Ещё в Ачинске придётся позадержаться, заявки подать, — возразил Мальшаков, ходя взад и вперёд по комнате.

— А вот видите, я вас и поймал: значит, заявили же вы, а говорите: так, кой-какие камешки пробовали, — расхохотался Хошанский.

— Заявить-то, заявили, да золота-то нет, — сердито буркнул Колчин.

— Неужели знаков не встречали, — поинтересовался Хошанский.

— Знаки-то попадались, да очень уж бедные, пыль одна, — дипломатически ответил Мальшаков. — И то сказать: мыть-то из нас никто не умеет, как следует: может быть, и есть золотишко, да спустили всё, вместе с мутью.

— А много проб промыли?

— Да проб двадцать.

— Вот разве вы, Борис Михайлович, как специалист по этой части, покажете нам своё искусство. Промоете один ковшичек? — Обратился Колчин к Хошанскому.

— Давайте, пожалуй. В самом деле, господа, может статься, с моей лёгкой руки и у вас золото окажется, — иронически улыбнулся Хошанский.

— Василий, — крикнул он лакею, — всполосни ступку, да принеси чистой воды. А какие камни толочь-то намерены, Григорий Николаевич?

— Да всё равно — мы уже все их пробовали. Пусть берёт какие попало, вот хоть этот кусок, — и Мальшаков взял с лавки кусок кварца и опустил его в ступку вместе с зажатым в руке кусочком «подсолки» [5] Подсолка (Подсольи) — образчик богатой руды. . Положили ещё два камешка, и Васька принялся толочь, пыхтя и вяло отнимая тяжёлый пест. Наконец, его, усталого и вспотевшего, сменил Каргаполов.

Руда была измельчена и ссыпана в ковш. Хошанский сбросил пиджак, засучил рукава рубашки и стал промывать, медленно поворачивая ковш и сливая мутную воду. К крайнему своему удивлению, он заметил в чёрной полоске шлиха две-три крупинки золота. Тогда он быстрым движением поддал ковш вперёд, вода отхлынула… и целая лента золотой пыли выступила из под шлиха… Рука Хошанского дрогнула, на лбу показались капельки пота. Он вскинул глазами вокруг себя; к счастью, все были заняты чем-то около стола. Никто ничего не заметил. Тогда Хошанский моментально повёл ковшом и покрыл золото шлихом.

— Вот, господа! Смотрите, — поднёс он ковш к свечке.

Все столпились вокруг и, разумеется, ничего кроме шлиха не увидели.

— Черно, как в душе у Иуды, — сострил Мальшаков. — Да, ничего нет, да и ожидать нельзя было, по кварцам видно, что пустая жила, — заметил Хошанский, отходя к ведру и выплёскивая в него содержимое ковша.

Мальшаков переглянулся с Колчиным и сказал недовольным тоном:

— Ну, нет, так и нет и искать нечего. Право, господа, поедемте сегодня.

— Да где это вы, Григорий Николаевич, на такое эльдорадо наткнулись? — делано равнодушно спросил Хошанский, надевая пиджак.

— По Верхнему Печищу, чтоб ему провалиться! Только сапоги изорвал, лазя по скалам… — ответил Григорий Николаевич.

— По Печищу! ну, конечно, там и ожидать нечего золота, порода — один известняк. Попадаются там и кварцы, положим, да пустые, к сожалению.

— Что же, вы всё-таки будете подавать заявки?

— Надо будет подать. Может быть, что-нибудь и выйдет. Не пропадать же деньгам!

— Вряд ли, что выйдет, — возразил Хошанский и, помолчав немного, добавил: — А что, господа, не сыграть ли нам в картишки? Я, знаете, хочу тоже переночевать, завтра все вместе и поедем. Как вы думаете?

— Не знаю, право, а вы-то что же раздумали?

— Очень растрясло меня, пока ехал с рудника. Дорога-то ухабистая. Позовём мы кого-нибудь из резиденции. Озерова, например, он, кажется, дома — составим игру.

— В стуколку разве сыграть? Впрочем, играть-то с вами опасно: деньгами задушите — всё равно ничего не выиграешь.

— Ну, вот ещё пустяки! итак, значит, господа, остаёмся. Василий, достань-ка вино, закуску, карты, да поживее, братец! — Хошанский подошёл к двери и крикнул хозяина.

— Ефим! Вели-ка бабам приготовить нам на ужин уху. Есть свежая рыба? Есть, говоришь, ну ладно, да зайди ко мне. Я вот сейчас напишу записку Озерову, так снесёшь ему.

Хошанский вышел в другую комнату, вырвал из записной книжки два листка и карандашом набросал на них по нескольку строк. Мальшаков вполголоса шепнул Колчину: «клюнуло, и ведь вот какой шельмец — вида даже не подал. Ну, пускай теперь суетится!» И Хошанский действительно суетился, он вышел на хозяйскую половину, мимоходом крикнув Василию, чтоб поскорее приготовлял закуску, и подозвал к себе Кочкина.

— Проводи-ка, Ефим, меня на улицу, там у вас собаки, того и гляди разорвут, да посвети мне, — громко заговорил Хошанский, стараясь не возбудить подозрения в сидящих в той комнате.

Кочкин взял свечу и отворил дверь в сени. Когда они вышли из сеней, резкий порыв ветра заставил их сразу отступить за угол дома. Хошанский остановился у стены за ветром и шёпотом заговорил: «Вот в чём дело, ты не знаешь, где они заявили?»