Вивьен Огилви - Невидимки за работой

Когда Пилгарлик ушел, Саймон перелистал оставленные им конспекты.

— Да, они достаточно подробные. По ним вы сможете написать, как следует. Значит, шесть передач, приблизительно по шесть тысяч слов каждая. Моя секретарша пришлет вам по почте старые рукописи Пилгарлика. Вы сразу заметите его излюбленные выражения, построение фраз. Но он склонен к запутанным рассуждениям — в этом вы ему не подражайте. Помните, что всю эту галиматью будут не читать, а слушать, и, если даже аудитория немного выше среднего уровня, все равно слушатель не может, как читатель, перечитать запутанную фразу.

Он испытующе посмотрел на Чарлтона, потом на Халлеса.

— Все ясно? Ладно. Теперь мне нужно потолковать вот с этой публикой. До свиданья.

— Я не прочь закусить, — сказал Чарлтон, когда они вышли на улицу. — Мы можем пообедать, не спеша и как следует — в счет разъездных. А в Плэдберри поедем девятичасовым. Согласны?

Халлес сказал «чудесно», и они направились в Сохо.

Благодаря подробным конспектам Пилгарлика, Халлес и Чарлтон сумели приготовить его беседы за несколько дней.

После этого Халлесу было дано задание написать за сэра Роберта Мэндрилла, историка, статью для одного весьма солидного журнала.

— Жаль мне вас, — сказал Уэлтон — да ничего не поделаешь: ваша очередь заняться этим дерьмом. Все уже это делали.

— А какая тема?

— Обязательная статья о западной цивилизации. Каждому историку положено время от времени выступать в печати с такой статьей, и почти все они заказывают эти статьи нам. Только продажные душонки пишут их сами.

— А почему же? Что такое в этих статьях?

— Ну как — что? Основная идея должна быть та, что западную цивилизацию, мол, всегда характеризовали уважение к личности, защита ее прав, свобода совести, свобода мысли и свобода слова, торжество закона, принцип: «Человек невиновен, пока его вина не доказана» — и так далее, и тому подобное. Разумеется, чтобы утверждать такие вещи, историк должен забыть все, что знает, все, чему его учит история. Некоторые историки считают возможным терять память на то время, пока пишут такую статью, но люди порядочные предпочитают платить нам, чтобы мы делали это за них. Мы уже набили руку, и у нас имеются готовые образцы. Возьмите такой образец у Беверли и сделайте все, что можете. А когда кончите, попросите Беверли показать вам наши старые статьи и постарайтесь, чтобы ваша не слишком была на них похожа.

Халлес отправился к Беверли.

— Ага, и до вас дошла очередь! — сказала она, выслушав его просьбу, и достала из ящика папку.

— Вот вам обязательный конспект. А вот целая пачка всяких цитат и примеров, их собрал Фикенвирт. Те, что уже использованы, отмечены красным карандашом — сколько птичек на полях, столько раз использованы. По возможности обходитесь без тех, у которых стоит много птичек, лучше всего пользуйтесь теми, что ни разу не отмечены. Конечно, это самые неудачные, но вы уж как-нибудь выйдете из положения…

Халлес просмотрел все, что она дала ему.

— Материал довольно скудный, вы не находите?

— Ну, конечно, скудный. Писать такие вещи можно, только если зачеркнуть всю историю Европы — войны, религию, законы, политику, положение женщин, крепостное право и рабство, колонизаторство, индустриальную систему и прочее. Фокус в том, чтобы ловко оперировать историческими курьезами, цитировать всяких чудаков, делая вид, что они — выразители дум своей эпохи. Фикенвирт откопал, кажется, все, что может нам пригодиться, и все собрано в этой папке. Да, вот что еще обязательно: ссылки на Великую Хартию Вольностей. Но не трудитесь приводить выдержки из нее — это пустая трата времени.

Материал был так искусно подобран, что Халлес, к своему великому удовольствию, смог написать статью за один день.

— Ну, — сказал Уэлтон, приняв ее, — теперь дадим вам такую работу, для которой вам придется брать все из собственной головы. Газета «Оптимист» хочет напечатать подборку писем читателей под общим заголовком «Во что я верую». Старая песня: болтовня о религии, подписанная людьми, которые никогда в жизни и десяти минут не уделяли мыслям о ней. Письма пойдут, как полагается, от людей различных профессий: тут и генерал, и врач, мировой судья, промышленник, поэт (это будет Гарстенг) и прочие и прочие. Откопали даже какого-то ученого, который согласен написать то, что им требуется. Ну, а за остальных будем писать мы: Тревельян — за романиста Уэлка, Элистер — за фермера — конечно, все того же Дедушку Скроггинса. Портер уже написал за Минни Кьюнт, актриску, которая раздевается на сцене. Она полагает, что люди должны отказаться от ложной стыдливости. «С какой стати мне стыдиться того, чем наделил меня создатель? Разве тот, кто сотворил солнце и полевые лилии, может считать красоту греховной?» Сочинение Портера очень понравилось Минни, и она даже прислала ему свою фотографию с автографом. Говорят, фотография художественная. А Сайкс написал письмо от имени профессора Рэмпл-Файка. Там у него «американский образ жизни» изображается как осуществление на практике нагорной проповеди. Иисус Христос — председатель Акционерного общества спасения душ, апостолы — его сотрудники. Доживи они до наших дней, они бы, наверно, величали своего шефа сокращенно: «И. X.» Идея эта — плагиат, украдена у Бруса Бертона из его книги «Человек, которого никто не знает», но Сайкс немного приукрасил ее.

— А спортсменов не забыли? — спросил Халлес.

— Что вы! Как можно! Мертон писал за Джо-Джо Флюта. Вот послушайте конец этого послания: «И когда я сделаю свой последний круг — все равно, приду ли я первым к финишу или останусь за флагом — я знаю, Великий Судия скажет: „Молодец, Джо-Джо! Ты сделал все, что мог“. Потому что всевышний — Король Спортсменов».

— Силы небесные! А мне что придется писать?

— Вам — заключительную статейку. Вы будете говорить за человека с улицы. Этакого, знаете ли, лодыря, который ничего не достиг в жизни, так как не желает себя утруждать и выучиться чему-нибудь. Такой субъект читает только последнюю страницу газеты, ибо интересуется спортом. А его интерес к спорту выражается лишь в том, что он сидит сиднем и читает спортивную хронику или слушает репортаж о матчах и, конечно, ставит на лошадей. Он — болельщик местной футбольной команды, цитирует заголовки газетных статей, считая, что высказывает свою точку зрения на события дня, и неизменно критикует все, чтобы ни сделал тот или иной представитель власти. И прочее, и прочее. А вы должны сделать из него героя. Зовут его, кстати, Джон Джоунз, и живет он в Бэлхеме.

— А нельзя ли ему называться Джоном Смитом?

— Боже упаси! Ни в коем случае!

Уэлтон сказал это так свирепо, что Халлес опешил.