Альберт Бехтольд - Петр Иванович

Раз в неделю он ходит к Михаилу Ильичу. Пьет с ним чай. Потом они едут в Сокольники, где друг, подменяя концертмейстера, играет первую скрипку в оркестре.

Как-то раз по дороге домой с одного из таких концертов в парке Ильич спросил:

– Петр Иваныч, братец, что это с тобой?

– Да что со мной станется? Спячка.

– Отчего?

Ребман смотрит в землю, чешет лоб, молчит.

– Так вот оно что! – догадался Ильич и покачал головой. – Тут грядет переворот в мировой истории, а у него, видишь ли, любовь! Надеюсь, ты тоскуешь по одной, а не сохнешь по нескольким сразу?

Будто уходя от ответа, Ребман резко наклонился, подхватив проплывавший по реке стебелек:

– Это просто ужасно, я влюбляюсь в каждую красивую барышню. Кошмар какой-то!

– Нет, – смеется друг, – ужасно то, что ты – плут и обманщик. Говори же, в чем дело! Может, смогу дать совет.

Не получив ответа, он замечает:

– Держись от них подальше!

Ребман сейчас напоминает побитую собаку:

– Все это было бы смешно, если бы не было так грустно. Сам Шекспир не изобрел бы такой невероятной комедии положений, а ведь он был мастер на такие дела. Представь себе: в клубе четыре девушки – Оля, Таня, Дуня и Клавдия, добрейшие создания, впрочем, как и все русские барышни. И нас в команде тоже четверо – это те ребята, с которыми мы выиграли у «Геркулесов» регату – Миша, Володя, Ваня и Петя. Петя – это я.

– И что же? – нетерпеливо подгоняет Ильич: им скоро выходить.

– Так вот, – продолжает Ребман, когда трамвай отъехал и они оказались на пустынном тротуаре, – представь себе, у каждого не та пара!

– Так поменяйтесь.

Ребман почти в отчаянии:

– В том-то и дело, что не можем: каждый хранит верность своей, то есть не той! – Он вздохнул так, что, наверное, услышала вся Москва. – Все остальное можешь себе домыслить, если тебе больше нечем заняться.

– Ничего не поделаешь, такова жизнь, – говорит Михаил Ильич. – Но, как говорится, до свадьбы заживет, затянется и эта рана.

Он смеется:

– В любовных делах, дитя мое, нужно иметь твердость!

Но, видя плачевное состояние своего друга, предлагает:

– Ты должен почитать книгу Гамсуна «Виктория. История одной любви». Там по сюжету все именно так, как у вас, только меньше действующих лиц, потому что Норвегия меньше России. А в остальном все то же. Прочти непременно!

Но Ребман не собирается читать Гамсуна и его «Викторию»… Чем может помочь книга, пусть даже такого знаменитого автора? Только еще тяжелее станет на душе.

Все так плохо, что даже шеф, обычно не отличающийся чувствительностью к настроению сотрудников, почуял неладное:

– Петр Иваныч, что с вами, вы больны? – спросил он как-то вечером, когда «секретарь» принес ему почту на подпись.

Ребман качает головой: нет, он не болен.

– Но вы плохо выглядите, в чем дело? Можете смело говорить – чем смогу, помогу.

– Мне никто не в силах помочь, – обреченно бормочет Ребман.

И тут шеф неожиданно догадался… Он по-отцовски смотрит на своего «протеже»:

– Неужели все так плохо? М-м-м-не очень жаль. Но от этого нужно освободиться. Не стоит гибнуть от неразделенной любви, найдите противоядие.

Он снял пенсне, подошел к Ребману и положил ему руку на плечо:

– Петр Иваныч, отныне я назначаю вас своим полномочным представителем и поручаю вам от имени и за счет фирмы посетить наших клиентов во всей России. Проедете от Петербурга до Одессы и дальше в Сибирь, а там – и до Владивостока. Тогда вы, во-первых, увидите большую часть мира, в тех местах даже я не бывал; а во-вторых, избавитесь от своей кручины. Поверьте мне, ничто не излечивает от несчастной любви быстрее и вернее, чем перемена мест.

При других обстоятельствах Ребман сразу обеими руками ухватился бы за такую возможность. Но он молод и неопытен, к тому же, по отцу он из Шляйтхайма, а по матери – из Кирхдорфа, а тамошние жители широко известны своим невероятным упрямством. Так что никуда он не уедет, а будет изо дня в день бегать в клуб и с бессильной ревностью наблюдать за тем, как Миша мелким бесом рассыпается перед Ольгой – его, Ребмана, Олей!

– Я подумаю, – говорит он шефу, – и дам ответ. Большое вам спасибо, Николай Максимович.

Но заманчивому предложению суждено было остаться без ответа.

Однажды вечером, когда шеф снова диктовал и намеревался, очевидно, продолжить до полуночи, Ребман неожиданно объявил:

– Николай Максимович, я больше не могу!

Он прикрыл рукой левый глаз:

– Я… я ничего не вижу правым глазом!

– Вам очевидно что-то попало в глаз, – отозвался шеф, – протрите или, нет, лучше пойдите промойте.

Ребман пошел. Промыл глаз. Снова вернулся:

– Я просто ничего не вижу!

– Совсем ничего?

– Нет, по сторонам вижу, но там, куда смотрю, не вижу ничего.

– Тогда идите домой. Выспитесь хорошенько. Вы переутомились.

Дома он обо всем рассказывает. Снова проверяет: ничего не изменилось.

– Вам нужно немедленно обратиться к врачу, – говорит Нина Федоровна, – с этим не шутят. Жаль, что дядя Валя больше не заведует глазной клиникой, а то я бы послала вас к нему.

– Ваш дядя был директором московской глазной клиники?

– Да, к сожалению, был.

– И почему же теперь нет?

– Видите ли, он не был идолослужителем, ко всем людям относился одинаково – и к бедным, и к богатым. Некоторым господам там, наверху, это не понравилось, и ему пришлось уйти. Мне и грустно, и немного смешно, когда я об этом думаю.

И она рассказала ему всю историю.

В один прекрасный день в клинику без предварительной записи приехала мадам генерал-губернаторша, первая гранд-дама Москвы, и ей предложили подождать в очереди. Но она в возмущении прошла прямо в процедурную: «Что это здесь у вас за манеры? Заставлять меня ждать! Я требую, чтобы меня немедленно…» Старый доктор не дал ей даже договорить: «Мадам, – обратился он к ней, – вы ошиблись адресом, я не ветеринар!» И, конечно, ему пришлось в тот же день уйти с должности. Теперь у него частная практика, но только для неимущих, – пациентам необходимо представить доказательства своего бедственного положения. А когда кто-то из богатых все же желает записаться на прием, врач запрашивает такой гонорар, который отпугивает даже толстосумов…

Она берет телефонную книгу:

– Вот вам адрес глазной клиники. Отправляйтесь завтра же, прямо с утра, еще до службы – телефонируйте им и предупредите, что придете позже.

Ребман пошел. Ему пришлось пройти обычную процедуру исследования: анализы крови, мочи, рентген; дать ответы на тысячу вопросов, а потом его направили еще и к терапевту. И когда он через два дня снова явился, то получил назначение каждое утро в шесть часов посещать клинику на Тверской для уколов. И в течение трех недель каждое утро вместо чаю и баранок он получал на завтрак соляной раствор – иглой, прямо в глаз. Результат: после трехнедельного курса никакого улучшения не наступило. Глаз по-прежнему ничего не видел.