Такэси Кайко - Гиганты и игрушки

Как-то вечером заведующий научно-исследовательским отделом пригласил Сюнскэ в ресторан. Давненько он там не бывал! Мягкий свет, приглушенная музыка словно снимали глубокую многодневную усталость. Водка была холодная, в бокале плавал кусочек льда. Тонкий, брызжущий свежестью аромат лимона приятно щекотал нос. Сюнскэ, смакуя, пил обжигающий хрустально прозрачный напиток. Заведующий потягивал хайболл и молчал. Ему тоже изрядно досталось в последнее время. Хоть они и работали в одном здании, но с тех пор, как началась паника, виделись очень редко. Когда бокалы были наполнены по второму разу, они наконец разговорились.

Сюнскэ сокрушался о загубленных крысами лесах, подробно рассказывал обо всем, что успел до сих пор предпринять. Поделился и новой своей идеей: надо спешно привлечь школьников — они будут разбрасывать химикаты в лесу и в поле; за каждую уничтоженную крысу им будет выплачиваться премия.

— Не знаю, что это даст. Ясно одно — надо вовлечь в борьбу население. Крысы накатываются неудержимой лавиной. На месте одной убитой появляется десять новых.

Ученый слушал его и молча кивал. Потом сказал со смущенным видом:

— Подумать только, а я ведь тебя недооценивал.

— Вот как?

— Видишь ли, после истории с проектом я решил, что ты это дело забросил. Ты же тогда совсем не протестовал. У меня создалось впечатление, что ты на все махнул рукой. Я так и видел: придет весна, начнется крысиное нашествие, а ты станешь потирать руки и злорадствовать — вот вам, допрыгались. Считал тебя этаким гнусным типом.

Сюнскэ глотнул водки. Ему вдруг захотелось излить душу. По крайней мере, человек этот не бросает ему дурацких обвинений, не то что его сослуживцы — те с перепугу совсем обалдели, — и потом, ведь это он первый рассказал Сюнскэ о гигантских масштабах надвигающегося бедствия. А когда на работе все презирали Сюнскэ, подтрунивали и даже издевались над ним, это он, зав научным отделом, щедро снабжал его всеми необходимыми материалами…

— Но я и не думал опускать руки. Я заранее знал: мой проект обречен — и все-таки подал его, чтобы было потом чем козырять.

Допив водку и заказав официанту хайболл, Сюнскэ продолжал:

— Ведь вы помните, я подал его прямо начальнику департамента. Обошел своего зава. Иначе было нельзя: пока проект гулял бы по инстанциям, низкорослый бамбук успел бы дать семена. Ну а начальнику департамента лень было с ним возиться, и он вызвал моего шефа. Шеф, ясное дело, полез в бутылку: как это подчиненный действует через его голову? Меня стали обвинять в прожектерстве, намекали даже, что я одержимый. Я понял — тут ничего не поделаешь. И сделал «налево кругом».

— Да, твой шеф тогда готов был тебя в порошок Стереть. А у меня было тяжело на душе — втравил тебя в эту историю, а расплачиваться пришлось тебе.

— Ну ничего. Ведь крысы и в самом деле расплодились. Пусть мы тогда потеряли на этой истории два очка, зато сейчас — четыре очка в нашу пользу, а то и все шесть. Так что вы из-за меня не расстраивайтесь. Ведь, в конечном счете, я выиграл. А представьте себе, что получилось бы, вздумай я тогда протестовать, настаивать? Каково пришлось бы теперь начальству, завалившему мой проект? Положение было бы просто отчаянное. Меня бы люто возненавидели. Да я бы и сам влепил себе единицу за такое идиотство.

— Значит, поэтому ты и молчал?

— Да. Я решил: при минимальной затрате сил добьюсь максимального эффекта. Иными словами, применю тактику «минимакс».

— «Минимакс»?! Ты сам придумал это слово?

Собеседник отвлекся от темы. Видно, в нем проснулся ученый. Сюнскэ поспешно предпринял обходный маневр — не признаваться же, что термин этот он позаимствовал из вычислительной техники. Остановив проходившего мимо официанта, он потребовал заменить хайболл: тот, что им подали, — жидкий и пресный, как спитой чай. Маневр удался. Ученый оставил свои этимологические изыскания. Но теперь Сюнскэ пришлось еще хуже. Ученый был под хмельком и коснулся его больного места:

— Да! Удачное это словечко — «минимакс». Максимальный эффект при минимальной затрате энергии. Иными словами, молчание — золото. Так ведь?

Он сделал короткую передышку и снова принялся за Сюнскэ.

— Нет, послушай. А все-таки ты взял неверную линию. Раз уж ты выбрал тактику «минимакс», значит, должен был до конца оставаться сторонним наблюдателем. Даже когда разразился скандал. Ведь как ты теперь ни старайся, каждому ясно — справиться с бедствием невозможно. Стало быть, это как раз обратный случай — при максимальной затрате энергии коэффициент полезного действия равен нулю. Глупей не придумаешь. А скажи, ты учел, что начальство, основательно погорев на этом деле, постарается всю ответственность переложить на тебя?

— Я все учел. Но надо же как-то убить время. А то — скучища.

— Что?!

Ученого словно громом поразило. Он глядел на Сюнскэ сквозь очки расширенными глазами. Глядел пристально и пытливо. Сюнскэ сразу же пожалел о своих словах. Ведь человек этот явно к нему расположен. А к тому же очень умен и проницателен. Эх, не надо было так резко! И Сюнскэ поспешно добавил:

— Ну да, скука смертная. Что говорить, я службист и при случае вовсе не прочь обскакать других. Потому-то и выбрал тактику «минимакс». А в историю с крысами я ввязался, чтоб побороть свою лень. Едва ли это был голос совести. Ну, а в случае провала мне лично ничто не грозит. Вы же сами сказали — каждому ясно, что справиться с бедствием все равно невозможно.

Заведующий научным отделом слушал Сюнскэ внимательно, — видно было, что он обдумывает каждое его слово. После истории с проектом Сюнскэ долгое время считал его типичным ученым, человеком не от мира сего и сейчас слегка устыдился опрометчивости своих суждений. Да, такого туманными словесами не убедишь. Что бы ему сказать, если он станет и дальше расспрашивать? Ведь стихийное бедствие — не случайность. Сто двадцать лет оно назревало неотвратимо, и в конце концов темная подспудная сила должна была вырваться наружу, как и всякое проявление жизни. Когда Сюнскэ впервые узнал от ученого, что цветение бамбука приведет к нашествию крыс, он был потрясен точностью этого прогноза. Огромное нервное возбуждение охватило его… Осенью, бродя по лесам, он испытывал странное наслаждение при виде того, как неизвестные члены уравнения облекаются в плоть. Бороться с полчищами крыс! Без сна и отдыха, пока не свалишься от усталости, — вот это да! А интересно, успокоится этот человек, если признаться ему, что его, Сюнскэ, толкал на борьбу просто азарт — совсем как мальчишку, играющего в войну, или же шахматиста, разыгрывающего сложную партию. А может, приличней сказать по-другому — надоела, мол, канцелярская рутина, захотелось по-настоящему испытать свои силы в схватке с многоголовым чудовищем…