Иван Беркутов - Собибор. Восстание в лагере смерти

– Таков мой план, – сказал он. – Лучшего варианта я не вижу. Пусть каждый подумает, сможет ли он как следует выполнить то, что ему поручено.

Он сделал паузу, подождал, не последует ли возражений, замечаний. Особенно он ждал возражений со стороны Лео и его соратников. Может, они опять заведут свою знакомую песню «Мы мирные евреи, воевать не умеем, мы никого не сможем убить»? Но нет, все молчали. Тогда Печерский сказал:

– Завтра вечером встретимся в последний раз. Будет последнее совещание. И послезавтра выступаем. Помните, что никому – ни жене, ни брату, ни кому-то другому – вы не должны и словом обмолвиться о том, что здесь услышите. Сейчас, в последний день, огласка для нас подобна смерти.

И снова никто ничего не сказал. Все стали молча расходиться.

А Печерский в последний день перед выступлением решил проверить еще один важный момент. Он хотел получить ответ на вопрос: есть ли у охранников, не заступивших в караул и сидящих в своей казарме, патроны?

Этот вопрос возник вот отчего. Еще только прибыв в лагерь и присматриваясь к его порядкам, Печерский заметил, что охранникам, когда они заступают в караул, офицер выдает по пять патронов. А затем они передают эти патроны следующему составу караульных. Выходит, у тех охранников, что ходят по лагерю или сидят в казарме, патронов в винтовках нет? Если так, то охранники, сидящие в казарме, для восставших не опасны.

Это надо было проверить. Для этого надо было попасть в казарму, когда там никого не будет, и осмотреть подсумки нескольких охранников. Сделать это можно было под видом какого-нибудь мелкого ремонта в казарме. Тут и мог пригодиться капо Бжецкий, перешедший на сторону восставших.

Печерский изложил ему суть дела. И на следующее утро Бжецкий явился в столярную мастерскую и раскричался на мастера, почему в казарме, где находятся охранники, плохо закрываются двери.

– Откуда мне знать? – оправдывался мастер Янек. – Ведь у нас нет доступа в казарму.

– Всегда у вас найдутся оправдания! – возмущался Бжецкий. – Дайте мне кого-нибудь из мастеровых – да хоть вот этого русского, – и я проведу его в казарму.

И Бжецкий ткнул пальцем в Печерского. Тот послушно взял ящик с инструментами и пошел вместе с капо. Когда пришли в казарму, Бжецкий встал у двери, а Печерский направился в помещение, где хранились винтовки. Взял одну, заглянул в магазинную коробку – пусто. Патронташ, лежавший на полке, был также пустой. И с другой винтовкой была та же картина.

Выходит, его предположение было правильным, и охранники, вернувшиеся к себе в казарму, не представляют угрозы для восставших. Особенно если тем удастся добыть оружие…

Вернувшись в столярную мастерскую, Печерский поднялся на чердак. Оттуда хорошо просматривалась местность рядом с лагерными воротами. Слева от ворот виднелась станция, за ней – полотно железной дороги, дальше лес. Вдоль дороги валялись привезенные недавно бревна. Там работали поляки: грузили бревна на телеги и увозили. Справа местность была пустынной. Стало ясно: бежать надо вправо.

Тем вечером в мастерской прошло последнее совещание. Оно было коротким. Все уже знали свои задания, знали, где они должны находиться и что делать. Печерский заявил, что на следующий день, 13 октября, он назначает выступление. Вопросов никто не задавал, все молча разошлись.

Ночью всем активным участникам восстания были розданы ножи и специально изготовленные небольшие топоры, которые было удобно прятать под одеждой. Всех предупредили, что они с утра должны надеть ту одежду, в которой будут бежать; времени, чтобы переодеться, не будет. Тем, у кого не было никакой теплой одежды, роздали теплые вещи из числа тех, что имелись в сортировочном бараке.

На следующий день Печерский поодиночке переговорил с теми, кому были поручены самые ответственные задания. Первым он пригласил к себе в мастерскую Калимали-Шубаева. Это был высокий стройный парень в возрасте двадцати пяти лет, с черными кудрявыми волосами, малоразговорчивый и решительный. Перед войной он закончил Ростовский институт инженеров транспорта.

– С тобой ведь не надо много говорить, верно? – спросил его Печерский. – Вы с Юзефом идете в швейную мастерскую. Берете с собой рубанок, топор и стамеску. Помни: все должно быть сделано так, чтобы немец и пикнуть не успел.

– Ясно.

– Иди. Желаю успеха. И пришли ко мне Бориса.

Когда Цыбульский пришел, лейтенант обнял его, сказал:

– Борис, я тебя знаю лучше всех. Мы с тобой сидели в том «еврейском подвале» в Минске, и думали, что уже не выйдем оттуда. Тебе поручается самое трудное задание. Бжецкий отведет тебя и еще двух людей во второй лагерь. Захватите с собой топоры. Помни, Боря, твой удар – первый. Своим ударом ты должен показать пример другим. Если кто-нибудь из ребят не сможет убить немца, замени его другим, принуждать никого не нужно.

– Будь спокоен, Саша, – отвечал Цыбульский. – Все только ждут сигнала.

– Не забудьте снять с убитых немцев пистолеты, – напомнил Печерский. – Иди, и чтобы все прошло хорошо.

– Все пройдет отлично! – заверил Цыбульский. – Только бы прошел этот час! Последний час…

Он уже встал, чтобы идти. И тут оба услышали, как снаружи донеслись свистки вахманов. Это была команда на построение. Друзья переглянулись. Что бы это значило? В такое время, в три часа дня, никогда не было построения.

Они вышли из мастерской и направились на плац, где обычно происходило общее построение заключенных. Однако здесь стояли только несколько вахманов, которые гнали подходивших заключенных на перрон. Там, полностью окружив перрон, уже выстроилась лагерная охрана, вооруженная автоматами. Печерский не мог понять, что все это означает. Пришел очередной эшелон с новой партией заключенных? Но зачем тогда строить всех?

Впрочем, долго размышлять не приходилось. Заключенные строились на перроне, капо и охранники бегали вдоль строя, выравнивая его. А вдалеке уже показался приближавшийся к станции эшелон. Вот он подошел к перрону, двери открылись… и из вагонов начали выпрыгивать вооруженные эсэсовцы. Несколько десятков эсэсовцев!

Это могло означать только одно: немцы опередили восставших. Они приняли решение уничтожить Собибор, как уже был уничтожен Белжец. Видимо, этих эсэсовцев специально прислали, чтобы помочь в уничтожении лагеря. Заключенным не хватило одного дня! Если бы они выступили вчера, то уже были бы на свободе!

Им трудно было поверить, что судьба так над ними посмеялась. Лео повернулся к Печерскому; в глазах у него стояли слезы. Столько ждать! Столько готовиться! И что теперь вся их подготовка? Что стоят их ножи и топоры против автоматов эсэсовцев?