Герберт Уэллс - Негасимый огонь: Роман о побежденном дьяволе

От этой реплики терпение его лопнуло.

— И оставлю тебя с миссис Крумм, — сказал он резко и встал. — Я не могу ничего есть, — повторил он и снова угрюмо опустился в свое кресло из конского волоса.

Наступило долгое молчание, а затем он услышал, как тихонько, почти по-мышиному, его жена принялась за еду. На какое-то время он даже забыл о тупой боли, но теперь, вспыхивая, спадая и снова вспыхивая, она снова прокладывала себе путь к его сознанию. Он чувствовал себя беспомощным и растерянным; ему вовсе не хотелось с ней ссориться. Он обидел это бедное создание, свою возлюбленную и спутницу; он напугал ее. Его страдающий мозг не в силах был найти способ, как поправить дело. И он лишь тупым взглядом вперился в ненавистный ему мир.

Как раз в момент этого невеселого разговора, происходившего в Сандеринг-он-Си, трое мужчин весьма серьезно обсуждали дела мистера Хаса за сытным завтраком, к которому, однако, не подавалось мясное. Они сидели в арке окна, выходившего на освещенные солнцем деревья Карлтон-Гарденс.

Им принесли салат из омара, а в чаше для рейнвейна, когда они наполняли свои стаканы, приятно позванивали льдинки. Роль хозяина за столом исполнял сэр Элифаз Берроуз, владелец патента и производитель тех самых теманитовых строительных блоков, которые не только сделали революцию в возведении армейских казарм, но и поставили все сельское и индустриальное строительство на совершенно новую основу; его гостями были мистер Уильям Дэд, в прошлом фабрикант прославленных роскошных автомобилей «Дэд и Шоуайт», а теперь один из главных подрядчиков по производству аэропланов в Англии, и мистер Джозеф Фар, глава технического отделения Уолдингстентонской школы. Оба эти джентльмена были попечителями последнего учреждения и людьми весьма богатыми, а сэр Элифаз когда-то учился в школе у отца мистера Хаса, и его рекомендации в большой степени были причиной приглашения самого мистера Хаса в Уолдингстентон.

Сэр Элифаз был худой старик с хищной ястребиной головой, держащейся на длинной красной шее. Двухцветные рыже-седые волосы обильно росли вокруг его макушки, на бровях, по всему лицу и на тыльных сторонах ладоней. Под просторным синим саржевым костюмом на нем была синяя же мягкая рубашка с отложным воротничком, и все это в сочетании со свободно распущенным большим черным галстуком намекало на гуманитарную образованность и некоторую утонченность. Его манеры были изысканно вежливы. Мистер Дэд, плотный, живой тип с серебряной сединой, проворно-настороженный в движениях, этакий промышленный фокстерьер из Мидленда, надел к этому завтраку обычный утренний костюм, отличавшийся только бронзово-коричневым жилетом, обшитым светло-коричневой тесьмой. Мистер Фар в своем сером норфолкском фланелевом костюме выглядел довольно крупным мужчиной; у него было большое, круглое, белое, гладко выбритое лицо и беспокойные руки; было похоже, что в нагрудном кармане у него скрывается записная книжка или похожий на нее предмет.

Три джентльмена с видом ценителей расправлялись с омаром и, обмениваясь обрывочными фразами, осторожно подходили к теме, о которой они собрались здесь поговорить, а именно: о несчастьях, обрушившихся на мистера Хаса, и об их собственном отношении к будущему его школы.

— Что касается меня, то я не думаю, что здесь имело место неудачное стечение обстоятельств, — сказал мистер Дэд. — Я так не считаю. Это явный просчет, если вам угодно.

— В некотором смысле это так… — неопределенно произнес мистер Фар и взглянул на сэра Элифаза.

— Если голова у человека привинчена на месте… — заметил мистер Дэд и с азартом принялся за аппетитную клешню. Мистер Дэд часто использовал в разговоре экономные неполные предложения.

— Я не могу удержаться от мысли, — сказал сэр Элифаз, поставив свой стакан и тщательно вытерев усы и брови, прежде чем покончить со своей порцией омара, — что человек, который, словно сирота или вдова, передает свои дела адвокату, либо совершенно лишен здравого смысла, либо легкомысленен. Я никогда в своей жизни не встречал адвоката, способного надежно и прибыльно вложить деньги. Это могут церковники разного рода, женщины, дикари, маньяки, преступники… но адвокаты — никогда!

— Я знавал нескольких ловких дельцов среди священников, — рассудительно добавил мистер Дэд. — Особенно один был — ну просто кремень! Эту публику часто недооценивают.

— Совершенно очевидно, — продолжал свои рассуждения сэр Элифаз, — что адвокат не может быть толковым инвестором. Он живет вне реального мира в маленьком грязном офисе при какой-нибудь антикварной правовой конторе, чье оборудование вышло из моды пятьдесят лет назад; его среда обитания состоит из жестяных коробок с намалеванными на них именами умерших или потерявших репутацию клиентов; он вынужден ходить в суд с его огороженными скамьями и людьми, одетыми в мантии и парики из конского волоса, и воспринимать это всерьез. Ему не приходится сталкиваться ни с кем, кроме людей, попавших в ненормальные обстоятельства, людей, объятых завистью или страхом, людей, подвергшихся шантажу, мошенников, пытающихся скрыться от закона, сумасшедших, сутяг и обойденных наследников. Единственные вложения, которые ему доводится обсуждать, это подозрительные вложения. И естественно, он теряет чувство соразмерности. Естественно, он становится болезненно недоверчивым. И когда клиент просит его предпринять какие-то реальные действия, он путается и впадает в авантюры.

— Это ясно, — согласился мистер Дэд. — И тут мы обнаруживаем, что бедняга Хас передал все свои дела…

— Вот именно, — сказал сэр Элифаз и наполнил свой стакан.

— За последние два года он сильно переменился, — заметил мистер Фар. — Война заставила его терзаться только одной мыслью…

— Нельзя позволять себе такое! — воскликнул мистер Дэд.

— И даже до войны… — вставил мистер Фар.

— Да, заметны были перемены, — сказал сэр Элифаз. — Он увлекся теориями образования.

— Это дело не для директора школы, — заметил мистер Фар.

— Мы всегда хотели создать большую школу с научно-техническим уклоном, — сказал сэр Элифаз. — А он ввел элементы логики в обычное преподавание английского — вопреки моему мнению. Он приохотил некоторых мальчиков к чтению философских книг.

— Единственное, чего он добился, — сказал мистер Фар.

— Я никогда нс поддерживал его страсть к преподаванию истории, — пожаловался мистер Дэд, — он просто помешался на ней. И чем дальше, тем больше. К счастью, теперь с этим покончено. Но он даже не спорил с нами по этому поводу. Он постоянно подавлял нашу волю. У него была такая манера смотреть… Но мы никогда не собирались превращать Уолдингстентон в историческую школу.