Юрий Кузнецов - Тропы вечных тем: проза поэта

Иногда на кладбище. Он играл на бандуре жене, а матери играть стыдился.

Жене он пел и играл, жене, а матери ……. стыдился.»

Публикуется по первой и единственной прижизненной публикации: Наш современник. — М., 1996. — 6.

Рассказ «Случай в дублинской гостиницей» вместе с повестью «Худые орхидеи» (жанры произведений чётко указаны при публикации) были напечатаны в журнале под одним общим заглавием «ГОЛОСА»и, таким образом, по замыслу составляют некий единый цикл. Это подтверждается и тем, что одна из авторских черновых машинописей рассказа начинается с крупного заглавия «ДВА РАССКАЗА», после которого следует «Случай в дублинской гостинице». Вероятно, на тот момент будущая повесть «Худые орхидеи» представлялась автору рассказом.

Оба произведения — рассказ и повесть — имеют автобиографическую основу: в рассказе явную, а в повести маскируемую третьим лицом, другим именем и некоторыми деталями. Интересно, что и в рассказе, и в повести есть точное указание на время происходящего: 11 мая 1993 года — вылет в Ирландию («Случай в Дублинской гостинице») и 13 июня 1995 года — «вчерашняя» дата, набиваемая героем на печатной машинке («Худые орхидеи»).

В архиве поэта сохранилось несколько черновых (с авторской правкой) машинописей рассказа. На одной из них указана точная дата написания — 2, 5, 6 января 1996 г.

В этой же машинописи есть фрагмент текста, вычеркнутый из окончательной редакции (ниже выделен жирным). Речь идёт о беседе во время первого ужина по прибытии в Ирландию ( стр. 18, нижний абзац):

«…Я отбывал ужин, как срок заключения. Пустопорожний разговор шёл по кругу и, когда наступила моя очередь, сидящая напротив старушка-ирландка что-то сказала и вопросительно поглядела на меня. Моя спутница перевела:

— Мадам интересуется отношением народа к Горбачёву.

Ба! Они живут позавчерашним днём и не знают, что на самом деле происходит в России. Терять мне было нечего, и я чётко и раздельно произнёс, глядя на старушку в упор:

— Русский народ ненавидит Горбачёва.

Старушка поняла меня по тону и всплеснула руками:

— А нам он так нравится!

Я даже поморщился:

— Мадам, вас, мягко говоря, ввели в заблуждение слепцы-обозреватели. Кто такой Горбачёв? Он преступник, извините, он развалил великую страну.

Испуганная старушка извинила, и разговор перешёл на другое.Мои веки слипались…»

В другом фрагменте ( стр. 21, 6-ое предложение после 1-го абзаца) вычеркнуты два слова:

«Колючая дрожь [мистического страха], как мелкая ледяная сыпь, прошла по моему телу, начиная с ног».

Публикуется по машинописи из домашнего архива поэта, входящей в состав проекта его избранных сочинений 2000-го года, где Ю. Кузнецов сократил некоторые эпизоды по сравнению с публиковавшейся журнальной версией. Сокращённые фрагменты текста помещены в квадратные скобки и воспроизводятся по единственной прижизненной публикации: Наш современник. — М., 1996. — 6,где повесть была опубликована в составе единого цикла «ГОЛОСА» вслед за рассказом «Случай в дублинской гостинице».

Ср. воспоминания о Кузнецове о. Владимира Нежданова:

«Эта повесть, кстати, во многом автобиографическая. Он там описывает состояние белой горячки. Он мне сам об этом рассказывал. Мы тогда давно с ним не виделись, и он сказал, что такое с ним было, и он это всё описал в повести. „Мы три дня накануне бражничали, — говорит, — и — чувствую — ноги отказали, идти не мог. Состояние было ужасное. Приезжаю на работу. Начальник посмотрел на меня, говорит — езжай домой“. И очень кратко рассказал, что, мол, преследовали его голоса. Я заинтересовался, встрепенулся: „Как это так?!“. Он говорит: „Вот возьми и почитай“. Я прочитал… Ну, конечно, то, что он пережил, от такого люди с ума сходят… это бесовское… Бог попустил ему…» («Звать меня Кузнецов. Я один…». М.: Литературная Россия, 2013)

В черновой машинописи повесть датирована — февраль-март 1996 г.

Из рабочих машинописей начала повести (о русском человеке, воспоминания о молодости «вольного художника») видно, что первоначально предполагалось назвать повесть (возможно, тогда ещё рассказ) «Голоса». В одной из этих машинописей произведение открывается тремя эпиграфами:

Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым. Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом.

Святой Павел (знает больше, чем говорит)

Пьянство есть добровольное сумасшествие.

Аристотель (знает меньше, чем говорит)

Каждый сходит с ума по-своему.

(Тонкое наблюдение врача)

В архиве поэта сохранилась также рукопись, датированная 1, 2 июля 1995 г., под названием «Голоса», где повествование ведётся от первого лица и имеет откровенно автобиографический характер (изменено только имя героя: вместо Юрия — Геннадий):

Началось с того, что я после загула не спал двое суток, возвращался домой и сошёл не на той остановке.

Утром я был в городе по делам, а когда возвращался домой, то сошёл на остановку раньше. Пришлось ждать следующего троллейбуса. Я прохаживался мимо крытой простеклённой остановки, искоса глянул на вделанную в неё рекламу. На рекламе трое бодрых парней прозападного вида, внизу русскими словами: «Бунт против плохого настроения». Чёрт знает что! Тут [я заметил, что] один из рекламных парней как бы ожил и глянул на меня наглыми глазами. Я отвернулся и стал глядеть на другое. Вскоре подошёл следующий троллейбус. Наконец я приехал домой. Дома меня ждала срочная работа. Я разложил рукопись и стал её править.

Тут надо описать расположение моей квартиры. Она находится на 15 этаже длинного 16 этажного здания, то бишь типичной машины для жилья. Значит, вверху последний этаж и надо мною квартира с таким же расположением, как и моя. Выйдешь из лифта, по правую руку и сразу налево дверь — там [общая] лестница, по левую руку дверь в общий коридор, где кроме моей ещё три квартиры. Моя квартира начинается с прихожей. Войдёшь, направо коридор: ванная, туалет и дверь на кухню. Дальше по прихожей направо дверь в мой кабинет: шкафы с книгами, журнальный столик, диван-тахта, когда я лежу [на нём], а лежу я почти всегда, то мои ноги торчат дальше моего ложа. Рядом с окном дверь на малый балкон, у окна письменный стол — меж столом и тахтой метр пространства. Таков мой кабинет. Далее. В прихожей прямо дверь в детскую, левей дверь в спальню, где мы с женой ночуем. В спальне налево дверь на большой балкон. Вот расположение моей квартиры, такое же расположение и квартиры вверху на 16 этаже. Всё это важно знать, чтобы представить мои дальнейшие передвижения по квартире. Итак, я пришёл домой и засел в кабинете на диван, разложил на журнальном столике рукопись. Стал править рукопись, и услышал шум вверху. В квартире надо мной глухо бренчала гитара и извращённые рок-песенки [на половую тему] западного пошиба. Какой-то мужской подростковый голос вёл, другие голоса дружно подпевали. Они пели как заведённые, и в этом было что-то [наркотическое]. Тут целая компания. — Так и есть, — подумал я, — взрослые уехали на дачу, а сынок созвал дружков. Их наркотическое завывание мешало мне сосредоточиться. Дело худо. Сунулся в детскую — завывают. Сунулся в спальню — то же самое, даже с верхнего балкона слышно. Точно, молодые наркоманы. Пошёл на кухню и слышу: женский голос отчётливо и дословно повторяет каждый куплет. Ага, тут, значит, девицы. Куплеты повторялись, последняя песня длилась около часа. Петь её вживе вряд ли было возможно, значит, слушают кассету. Слушают и балдеют. Песенка меня угнетала, я стал искать место по всей квартире и наконец нашёл. Это место оказалось в прихожей в полутора шагах от входной двери. Оно было между двумя выступами. [Они, видно, и глушили] \Там/ голоса \ослабевали/ [и бренчание гитары].