Мэри Брэддон - Преступление капитана Артура

– Не понимаю вас, однако тем не менее даю слово исполнить даже это желание, если вы обещаете быть моей женой!

Оливия села у ног отца, опять дремавшего перед камином, а сестры ее сидели у окна, пользуясь последними лучами зимнего солнца. Через несколько минут Оливия встала и ушла, но вернулась почти тотчас же, надев шляпу и шаль.

– Куда же вы идете? – спросила ее Лаура с глубоким изумлением.

– В Лисльвудский пасторат, к миссис Мильвард,  – ответила Оливия спокойно.

– Это довольно странно – делать визиты в такое позднее время; вы придете туда не ранее как к ночи. Не лучше ли вам будет идти туда уже в качестве леди Лисль? Ведь Вальтер Реморден отправится не раньше как по прошествии праздников.

– Вы, Лаура, злы и желчны, как все старые девы! – воскликнула Оливия.  – Сердце моей собаки вдвое добрее вашего… Я хочу идти в пасторат именно теперь, когда весь Лисльвуд-Парк следит зорко за мной! Можете говорить и думать обо мне, что вам только угодно. Прощайте!

Молодая девушка вышла нетвердыми шагами из гостиной и с силой захлопнула за собой дверь.

Что могу я сказать о своей героине? Признаюсь, что эта далеко не совершенная, а исполненная недостатков девушка, – что скажу я о ней? Она не отличается хорошим характером; она вспыльчива и своевольна, но, с другой стороны, в ней много откровенности и великодушия. Не проходило и получаса после какой-нибудь стычки с сестрами, из которой она обыкновенно выходила победительницей, как она отыскивала побежденных и умоляла их о прощении с такой покорностью, с таким искренним раскаянием, что те уже поневоле должны были мириться. Отца она любила до такой степени, что просто ревновала его; но хоть эта привязанность радовала его, она отстраняла изъявления любви со стороны его остальных дочерей, так как Оливия страшно сердилась на сестер, когда они ухаживали за угрюмым полковником.

Когда она, выйдя из дома, пошла по направлению к деревне Лисльвуд, ее вдруг охватило холодом и туманом. Бокс следовал за ней и начал потом прыгать вокруг своей хозяйки, пачкая ее платье грязными лапами. Оливия нагнулась и обвила руками шею животного.

– Бокс!.. Верный, славный Бокс!.. Я вспоминаю день, когда он наклонился, чтобы приласкать тебя, чтобы поцеловать твою умную морду.

Она прижала губы к косматой голове его, как будто промелькнувшее в уме воспоминание придало ее Боксу еще больше цены.

– Какая же я глупая! – сказала она, продолжая свой путь.  – Какая я безумная или, вернее, слабая! Что подумают обо мне после этого посещения? Сколько дурных последствий будет оно иметь для меня и других!.. Как будто обстоятельства сложились и без этого не довольно печально!.. Но нельзя сделать иначе… Это должно быть так!

Пройдя Лисльвуд и кладбище, Оливия очутилась у ворот пастората; тут она остановилась и прислонилась к высокой стене, которая отделяла кладбище от огорода мистера Мильварда.

«Мне хочется вернуться,  – подумала она.  – Прогулка уменьшила, рассеяла тоску мою, да и, кроме того, я была здесь, вблизи признака огня; следовательно, он не сидит дома и вовсе не так болен, как говорила Лаура… Он, вероятно, в гостиной,  – продолжала она, заглядывая в большое освещенное окно.  – Нет, я вернусь домой».

Она очень решительно повернула назад, но в это же мгновение подошла к пасторату одна из служанок ректора, знавшая мисс Оливию. Она сейчас узнала в ней младшую дочь полковника, потому что за ней бежал косматый Бокс, известный всему Лисльвуду точно так же, как все семейство Мармедюков.

– Мисс Оливия Мармедюк…  – воскликнула служанка.  – Я сначала не знала, кто стоит у ворот, но увидела Бокса и тотчас догадалась. Вы уже были у нас?

– Нет,  – сказала Оливия, покраснев под вуалью.

– Так вы идете к ней, мисс? Хозяйка вспоминала о вас не дальше как вчера и говорила, что хотела бы очень увидеться с вами. А мистер Реморден… вы ведь помните его, мисс? Он был так дружен с вами, да и отец ваш, кажется, принимал его ласково… ну, он гостит у хозяина… Ах! если б вы знали, как он переменился! Но вы идете? – повторила служанка.

– Да, иду! – отвечала отрывисто Оливия.

Служанка провела ее через калитку, через огород и хорошенький садик. Ряды обнаженных деревьев промелькнули перед глазами молодой девушки, как тени; она не успела еще даже опомниться, как уже очутилась в гостиной миссис Мильвард, в присутствии трех лиц: ректора, который писал что-то за столом, жены его, работавшей возле камина, и молодого человека, лежавшего на диване по другую сторону камина. Это был Вальтер Реморден, экс-викарий лисльвудский.

– Милая моя, вы очень хорошо сделали, что пришли,  – сказала миссис Мильвард, пожимая руку Оливии,  – я уже думала, что вы позабыли нас всех, а между тем вас не могло удержать от свидания с нами даже такое позднее время… Ваша шаль вся измокла, я прикажу Сусанне высушить ее, так как вы, конечно, не откажетесь напиться с нами чаю.

Оливия молча позволила снять с себя шаль. Она еще не сказала ни слова с тех пор, как вошла в гостиную, и не подняла даже вуаль; она даже не ответила на искренние приветствия ректора и больного и только перевертывала машинально перчатки. Бокс вошел вслед за ней в гостиную и стоял посредине коврика, оглядываясь.

Вальтеру Ремордену было около тридцати. Несмотря на болезнь, он был несравненно красивее баронета; лицо у него было смуглое, загорелое; на широкий и низкий лоб падали черные как смоль кудрявые волосы, а большие серые глаза были в высшей степени выразительны; когда вошла Оливия, Вальтер читал газету, в которую он снова углубился всецело, закрыв ею лицо, тотчас после обмена несколькими фразами с нежданной посетительницей.

Миссис Мильвард обрадовалась случаю поболтать с мисс Оливией. Она заставила ее снять шляпу, и викарий опустил на минуту газету – «Брайтонский герольд» или «Суссекский Меркурий»,  – чтобы взглянуть на бледное лицо невесты лорда Лисля; молодая девушка отвечала спокойно на вопросы хозяйки. Она разговорилась даже о сэре Руперте и приготовлениях к свадьбе; но она никак не могла отделаться от убеждения, что голос ее звучал чрезвычайно странно и ее обращение должно казаться всем таким же неестественным, каким казалось ей. Спустя много лет она еще помнила вид, который имела в тот осенний вечер маленькая гостиная, позу Вальтера на диване, его черные волосы, видневшиеся из-за газеты, бывшей в его руках, ярко-красные занавески, пылающий камин; ландшафты, висевшие на стенах пастората, стук чашек и шипение большого самовара – все эти ничего не значащие мелочи, составлявшие обстановку тяжелой для нее сцены, запечатлелись в памяти ее неизгладимым образом.

После чаю мистер Мильвард ушел в ризницу, где происходило маленькое собрание, а миссис Мильвард взялась снова за работу и приготовилась продолжать беседу с Оливией. Мисс Мармедюк заявила сначала, что пробудет у нее не более получаса, а между тем сдавалась на просьбы хозяйки пробыть еще немного! Это не доставляло ей и тени удовольствия, однако ей было трудно уйти из уютной, освещенной гостиной.