Мэри Брэддон - Преступление капитана Артура

Обворожительная леди Лисль опустила свою прекрасную головку на плечо Клерибелль и горько зарыдала.

Это короткое свидание имело громадное влияние на обоюдные отношения этих двух женщин. Миссис Вальдзингам осталась в Лисльвуде, но отказалась наотрез жить в замке, а выкупила дом и земли, принадлежавшие когда-то ее тетке, мисс Мертон, которые находились в чужих руках со дня бракосочетания Клерибелль с сэром Режинальдом Лислем.

Все окрестные жители не замедлили убедиться, что Оливия Лисль тратит щедрой рукой доходы баронета. Она пригласила в замок столько гостей, что все мансарды и чердаки были переполнены лакеями и горничными. Она стала вести самую веселую и шумную жизнь; давала сельские праздники в парке, причем главная аллея иллюминировалась бесчисленным множеством разноцветных фонарей; сама управляла постройкой новых конюшен с прекрасными соломенными крышами и наполнила их охотничьими лошадьми. За замком устроили манеж, в котором она ежедневно ездила верхом, перескакивала через воображаемые препятствия и выделывала всевозможные маневры на лошади. Давно уже забытая коллекция мячиков была приведена в надлежащий порядок, и поселяне часто видели на дворе группу игроков в мяч, во главе которой находилась миледи. Все это делалось без участия сэра Руперта. Он подписывал чеки под диктовку жены – один взгляд ее черных великолепных глаз уничтожал в зародыше все его возражения. Безумная любовь, которая заставила его спешить так перед свадьбой, давно уже остыла. Она принадлежала безраздельно ему, и этого сознания было вполне достаточно для его самолюбия. Хотя леди Оливия и держала его, очевидно, в руках, но он видел в ней только часть своего богатства, которой он мог распоряжаться так же, как он распоряжался лошадьми и собаками. Он боялся последних не менее Оливии, но он купил их всех: жена, собаки, лошади сделались его собственностью. Желания баронета не заходили далее.

Лето прошло в увеселениях всевозможных родов, от которых лорд Лисль был вполне устранен. Майор, жена его и Соломон, бывшие летом в отсутствии, возвратились осенью в Лисльвуд. Ловкий индийский офицер хорошо знал, чем мог понравиться леди Лисль, и последняя, никогда не совещавшаяся с мужем, стала принимать советы майора с удовольствием. В таком-то положении были дела, когда настал конец осени и вместе с тем и первого года брачной жизни Оливии и когда одно происшествие вызвало первую ссору между женой и мужем.

В один ноябрьский вечер Оливия возвращалась с прогулки в равнинах и, подъезжая к замку, заметила какую-то женщину, сидевшую на маленькой скамейке, стоявшей за решеткой парка, прямо против сторожки, которую некогда занимал Жильберт Арнольд с женой. Эта женщина была мала ростом, худа и очень бедно одета; возле нее лежал небольшой узелок. Она подняла голову, когда сторож отворил ворота, чтобы пропустить Оливию, и умоляющее выражение ее лица до того поразило леди Лисль, что она остановила лошадь, чтобы поговорить с бледной незнакомкой.

– Что с вами, милая? – спросила она.

Владелица замка делала много добра, но была тем не менее довольно осмотрительна: ложь и притворство не достигали цели в применении к ней. Она пристально всматривалась в незнакомку, которая встала со скамейки,  – но не нашла в этом бледном, изможденном лице ничего, что могло бы возбудить подозрения.

– Что вам угодно от меня, милая? – повторила она.

Она любила, чтобы ей объясняли прямо, без всяких околичностей, чего от нее хотели.

– Миледи,  – начала незнакомка, запинаясь под пристальным взглядом Оливии.  – Вы ведь леди Лисль?… Не правда ли, вы его жена, миледи?

– Да – я жена сэра Руперта Лисля. Но к чему эти вопросы? – проговорила Оливия довольно сухо.

– О миледи, говорят, что вы очень добры и милостивы к бедным людям… позвольте же мне взглянуть на моего… виновата… на сэра Руперта, хотела я сказать. Больше я ничего не прошу.

– Но вам уже сказано раз навсегда, что сэр Руперт не желает вас видеть,  – подхватил сторож, следивший за этим разговором.  – Ей сказано это, миледи. Она пришла часа два тому назад и просила позволения повидаться с сэром Рупертом; я ей объяснил, что это невозможно. Тогда она решилась подождать здесь выхода сэра Руперта, хотя я и говорил, что он едва ли выйдет куда-нибудь, так как холодный воздух вреден ему. Потом она настойчиво начала просить, нельзя ли переслать ему оторванный от старого конверта лоскуток бумаги, на котором она написала карандашом свое имя. Долго она просила, вопила и плакала, пока я, наконец, не исполнил ее каприза, отослав своего сына с клочком бумаги в замок. И что же вышло из этого? Мой сын вернулся и рассказал мне, что камердинер посоветовал ему никогда больше не брать на себя подобных поручений. Дело в том, что сэр Руперт, взглянув на посланный ему клочок бумаги, затрепетал от гнева и произнес проклятие, а затем сказал, что если он еще раз увидит это имя, если еще будут надоедать ему подобными глупостями, то он заставит назойливых просителей ознакомиться с тюрьмой.

– А! Он это сказал?! – воскликнула незнакомка, падая на скамейку с выражением отчаяния.  – Он решился сказать такие бессердечные, ужасные слова… Господи! Боже мой!

Леди Лисль соскочила в ту же минуту с лошади и бросила поводья провожавшему ее груму.

– Ведите лошадь в стойло, а я поведу эту женщину к себе,  – сказала она.

– Ну, уж это не дело! Беспокоить сэра Руперта с его слабым здоровьем разговором с бродягами! Ведь их немало в графстве! – дерзнул заметить сторож.

– Молчать! – крикнула леди и сказала потом, обращаясь к незнакомке: – Идите со мною и расскажите мне, чего вы добиваетесь. Кто вы и что вам нужно от сэра Руперта Лисля?

– Вам, вероятно, приходилось слышать мое имя, миледи: я знала сэра Руперта еще в дни его детства и делала все, что можно было сделать при моей страшной бедности, чтобы ему жилось у меня попривольнее. Затем явились люди, которые стали между мной и им… Подчинившись их влиянию, он уехал, не обратив на меня никакого внимания, не взяв меня с собой, как мне, конечно, следовало ожидать от него…

Женщина рыдала и немного спустя добавила вполголоса:

– Все мои усилия уберечь его от дурного не имели успеха… Но я никак не думала, чтобы он был способен обращаться со мной так бесчеловечно.

– Но боже мой! – воскликнула леди Оливия Лисль, терпение которой истощалось при виде этих жалоб и слез.  – Скажите же, наконец, кто вы и что имели общего с моим мужем?

– Я жена Жильберта Арнольда, миледи,  – этого сторожа, о котором вы, должно быть, слышали раньше.

– Я действительно слышала эту крайне запутанную, печальную историю,  – проговорила сухо и холодно Оливия.  – Это была бесчестная, ужасная проделка, и мне кажется, что ваш муж должен считать себя счастливым человеком, избежав наказания за свое преступление.