Мэгги О'Фаррелл - Там, где тебя ждут

«Нет, – мысленно поправила себя Клодетт, – сначала надо найти паспорта, не может же она искать их с Ари на руках». Итак, она находит паспорта, прежде чем взять его. Или ей надо заранее все собрать? Заранее собрать и спрятать сумку со всеми нужными документами, их французскими паспортами, номерами секретных банковских счетов, на которые она тайно могла бы перекачать деньги? Да, так будет надежнее, это сэкономит время, позволит сразу перейти к существу дела.

Итак, сумка. Вытаскивается с какой-то ближайшей полки. Она уже в платье, кедах, и нет нужды показывать это переодевание. Далее, новая Клодетт укладывает волосы и прячет их под шляпу с большими полями. Шляпу няни.

Она может позаимствовать и черные очки няни, и ее же контрольный бейдж. Она наденет их.

«Как просто и в то же время реально, – подумала Клодетт, продолжая поглядывать из окна трейлера на очередь перед ресторанным фургоном. – Как просто будет взять Ари на руки. Захватить бархатную лисицу и его любимое одеяльце. Просто пристегнуть его к детскому креслу в машине и закинуть сумку в багажник. И буквально через мгновение новая Клодетт, сбегающая Клодетт, сядет на водительское сиденье, и вот тут возможна задержка, поскольку прошло слишком много времени с тех пор, как она ездила куда-то сама, но умение вернется к ней, несомненно, в тот самый момент, когда ее руки возьмутся за руль. Просто также подъехать к воротам, махнуть охране пропуском няни. Как удачно, что у них с няней похожие фигуры, и волосы одного цвета, можно сказать, что ей очень повезло». Эта мысль, разумеется, еще даже не зародилась в голове Клодетт, когда она нанимала ее.

И что дальше? Клодетт водила кончиком пальца по краю окна, обдумывая следующую сцену. Они удаляются, не остановленные, неузнанные, за пределы съемочной площадки, подальше от всей этой киношной шушеры. «Может возникнуть проблема, – опять подумала Клодетт, заметив вдалеке, за выступом какого-то склона, Тимо и его телохранителей, – где закончится эта сцена. Что последует за ней?»

Раз она сама придумывает сценарий этого фильма, то экранная сбежавшая Клодетт подъедет к реке, разбухшей и побуревшей от ливневых дождей. Ари будет совершенно счастлив выбраться из машины и порезвиться там, на травянистом речном берегу, около внедорожника, а она тем временем откроет дверцы машины, снимет ее с ручного тормоза и направит машину в воды, глубин которых будет достаточно, чтобы под этим маслянистым потоком проглядывала крыша внедорожника, завихряющиеся воронки поглотят, переварят его. Она представила, как это будет выглядеть: вот крыша внедорожника погружается в буроватый поток, вокруг завихряются волнообразные воронки, но наконец машина встает на дно и волны успокаиваются. Она представила следы шин, протянувшиеся с дороги до самого берега. Все подумают о несчастном случае. Вызовут полицию, грузовики, подъемные краны, водолазов. Все это еще до того, как они осознают, что машина пуста и была пуста ко времени затопления, но к тому времени они с Ари будут уже далеко.

Мудрено для фильма, конечно, дороговато, но очень эффектно, опустошительно и окончательно.

Она отступила от дверцы, заметив, что все ближе к трейлеру подходит Тимо со своей командой. Зайдя в спальню, она взглянула на сына. Погруженный в прекрасный, нерушимый и доверчивый сон, он лежал на боку лицом к ней, посасывая большой пальчик и обняв ручкой лисичку.

Клодетт прижалась щекой к простыне рядом с сыном, чтобы собраться с духом, чтобы смириться с собственной жизнью, подавив обжигающее осознание своей провокационной задумки и тщетности таких фантазий. Она представила себе, что дверца этой клетки на мгновение приоткрылась, она увидела момент новой свободной жизни, где-то далеко в другой реальности.

Через пару минут она услышала скрип дверной ручки трейлера и быстро смахнула слезы рукавом. «Главное, терпение, – напомнила она себе, поднимаясь на ноги, – надо справиться с этой работой. Надо доснять фильм. Тебе придется закончить сценарий, отредактировать его и выпустить картину в мир. Тогда ты возьмешься за новое дело». Направившись к Тимо и заставив себя улыбнуться и кивнуть ему, показывая, что она в порядке и готова к съемке, она увидела на его лице огромное, всеобъемлющее облегчение, осознала, что он, безусловно, любит ее и она любит в ответ. Клодетт еще озадачивалась вопросами: «Что же я буду делать без этой работы? Как буду жить, чем подпитывать свой внутренний мир, чем занимать мысли? Неужели я действительно хочу все бросить? Где еще я смогу найти выход, отдушину для той неугомонности, что бурлила во мне с самого детства? Чем еще я смогу заниматься, если не фильмами?»

Она подошла к Тимо. Он положил руки на ее плечи, словно вновь предъявляя хозяйские права, обхватил ладонью ее затылок. Они спустились из трейлера по ступенькам, и пока они брели вместе, он бормотал ей на ухо, какую сцену им предстоит снимать.

Идя рядом с ним, слушая его и вставляя замечания о возможностях иного варианта сцены, она совершенно не представляла, что все уже потеряно. Что все это вскоре закончится. Что появится новая задумка, новый шанс, однако этот сценарий она напишет самостоятельно.

В ближайшем будущем ей придется изображать нейтральное простодушие, спокойно воспринимая Тимо и всю съемочную группу, уже поправляющую наушники и изготовившуюся к работе.

Она даже не представляла, что через пару лет, уже в процессе съемок следующего шедевра, она с Ари, Тимо и его родителями будут идти на их яхте к Стокгольмскому архипелагу. Недельный перерыв от городских съемок, продолжение киноистории об измене, с теми же героями, повзрослевшими на пять лет. У нее опять появятся симптомы стресса, приступы головной боли, зрительные расстройства, вспышки, огненные всплески и проблески в глазах, рассеянные световые видения, поэтому врач, диагностировав острый стресс, сообщит Тимо, что Клодетт необходима целая неделя полного отдыха. Вот они и будут отдыхать, идя под парусами к архипелагу.

Линдстремы подняли якорь, развернули паруса, раскрутили канаты, перекрикиваясь друг с другом о преимуществах того или иного острова, о направлении ветра или о значениях компасного румба. Они сновали по палубе в аккуратных прорезиненных полуботинках, возбужденно взывая друг к другу. В первый же день, когда они вышли из гавани, Клодетт поняла, что совершила страшную ошибку, согласившись на этот круиз. Ей не нравились качка и бурлящая за бортом вода, угрожающе хлопающий парус, жуткая суета в моменты перемены курса, когда ей приходилось вместе с ребенком забираться в укромный уголок трюма, чтобы все остальные могли беспрепятственно носиться по всей яхте. Ей не нравились душные каюты с низкими потолками и тесными койками. Однако, как говорил Тимо, где же еще они могут отдохнуть? Где еще они будут беспечными и неузнанными, как только не в море, в неизменном плавании, без остановок в портах?