Альва Бесси - Антиамериканцы

— Я никогда не читаю утренних газет до полудня. Почему это вас интересует? — раздраженно спросил Лэнг.

— Германия и Россия подписали пакт о ненападении, — ответил Пил. — Мы обращаемся к некоторым знаменитым людям, в том числе и к вам, с просьбой выступить сегодня в восемь часов вечера по радио и принять участие в своего рода диспуте по поводу этого события. Никаких предварительных репетиций. Говорить можно будет все. Нам особенно хотелось бы видеть вас среди участников диспута. Вы согласны?

— С удовольствием.

— В таком случае приезжайте к семи. Перед началом радиопередачи мы дадим выступающим минут тридцать на своего рода «разминку».

Лэнг поднялся с постели и долго лежал в ванне с горячей водой, делая время от времени заметки в блокноте, который всегда находился на стуле рядом. Кто, сказал этот тип, будет участвовать? Известная журналистка Вильгельминд Пэттон. Ну что ж, с Уилли интересно поспорить, хотя можно предвидеть, что она скажет: Пэттон всегда ненавидела Советский Союз, вероятно, потому, что ничего о нем не знает.

Затем будет комментатор по военным вопросам, полковник Гуго Фолкнер — он не нюхал пороху с 1917 года (да и тогда-то вряд ли нюхал) — и старина Клем Иллимен, только что вернувшийся не откуда-нибудь, а из Германии! Этот, вероятно, притащит с собой бутылку виски.

Лэнг провел весь день у себя в библиотеке, роясь в книгах и брошюрах и делая заметки. Он позвонил Энн в Дойлстаун и извинился, что не приехал на уикенд; дело в том, что приближалась премьера его пьесы и репетиции в театре затягивались до поздней ночи.

Судя по ответам жены, она казалась расстроенной и интересовалась, почему он не позвонил ей в пятницу; она беспокоилась два дня, тем более, что не могла ему дозвониться.

— Все очень просто, дорогая, — объяснил Лэнг — Оба эти вечера я задерживался в театре до полуночи, приходил домой совершенно разбитый и снимал трубку. Вчера…

— Ну хорошо, хорошо!

— Энни! Сегодня в восемь часов вечера я выступаю по радио. Слушай УОР. Будет передаваться диспут о договоре, который Советы подписали с нацистской Германией.

— И как ты к этому относишься?

— Слушай радио в восемь часов и все узнаешь. Я буду говорить для тебя, кислая мордочка, только для тебя, и ни для кого больше.

— Почему ты женился на мне, Фрэнк? — спросила Энн голосом, в котором прозвучали теплые нотки. — Может быть, ты любил меня?

— Из-за твоего банковского счета.

— Но не из-за моего ума.

— Потому что ты красива и сложена, как Афродита, Потому что твоя…

— Фрэнк! Ты же говоришь по телефону!

— Мы встретимся в субботу, обещаю тебе. Я всю неделю был один и совершенно не нахожу себе места… Ты когда-нибудь читала роман известного писателя Наудора Титсона «Страстный любовник»?

— Да перестань говорить глупости!

— Ну хорошо. Будь паинькой. И прекрати свои шашни с этим фермером-менонитом, что живет неподалеку от нас. Я терпеть не могу сена в своей постели.

— Фрэнк!

— До свидания, — засмеялся Лэнг, — и не забудь послушать радио. Я всем вправлю мозги по поводу последних международных событий.

«Пусть это хоть на время отвлечет Энн», — подумал Лэнг, вешая трубку.

В тот же день в кафетерии недалеко от редакции «Дейли уоркер» произошел ожесточенный спор о советско-германском договоре. Бен был вынужден ограничиться ролью слушателя, так как чувствовал, что не может быстро собраться с мыслями и высказать свое мнение.

«Ну, что вы теперь скажете?» — спрашивали одни; другие утверждали, что сразу поняли значение договора, и доказывали его целесообразность, но их доводы звучали не очень убедительно.

Какой-то человек осторожно сказал:

— Нам пока не все известно. Поживем — увидим. У нас нет оснований предъявлять Советскому Союзу какие-то обвинения.

Другой вскочил на ноги и крикнул:

— Как это — нет оснований? Вы можете говорить все, что угодно, но, как бы вы ни мудрили, все равно ничего умного не скажете! Советский Союз не сотрудничает с нацистской Германией? Тогда что же такое этот договор? Для меня все ясно!

Бен не мог отрицать, что потрясен не меньше тех, кто сейчас подыскивает всевозможные объяснения. С какой стороны ни подходить к вопросу, загадка оставалась нерешенной. Должно быть, и в самом деле многое еще неизвестно, и все случившееся напоминает айсберг, большая часть которого скрыта под водой. «Нет, я не могу согласиться ни с какими доводами, пока кто-нибудь не растолкует мне простым языком, что все это значит, — думал Бен. — Сейчас я ничего не понимаю. Этот договор противоречит всему, что мне известно о Советах».

— Но это же диалектика, — говорил между тем очередной оратор. — Чистейшей воды диалектика! И если вы этого не понимаете, то спрашивается: чем же вы занимались все последние годы? Вы что, вообще перестали думать? Что же вы делали? Зубрили прописные истины, принимали все на веру? А надо было изучать, размышлять, исследовать, спрашивать, учиться.

Бен решил уйти домой и подумать. Конечно, высказывания буржуазной прессы о договоре звучали абсурдно. Может быть, они вдвоем с Эллен сумеют прийти к какому-нибудь выводу.

Буквально за несколько минут Лэнг понял, что все участники диспута (может быть, за исключением Иллимена) относятся к заключению пакта резко враждебно. Он тут же решил, что будет защищать политику Советского Союза — в противном случае никто не внесет ясности в обсуждаемый вопрос.

Диспут открыла Вильгельмина Пэттон, обвинившая русских во всех смертных грехах. Перебирая пальцами длинную жемчужную нить ожерелья, она говорила с такой злобой, что вся ее годами выработанная сладкоречивая дикция улетучилась.

— Было время, когда многие заблуждающиеся люди считали, что проводимый в России эксперимент принесет пользу русскому народу. Я этому никогда не верила. Последние события, — продолжала она загробным голосом, — рассеяли эту иллюзию, если у кого-нибудь она еще сохранялась…

Председательствовавший знаком напомнил ей, что пора заканчивать выступление и дать возможность высказаться другим. Но Пэттон сделала вид, что ничего не заметила.

— Гитлер и Сталин заключили союз, направленный против западного мира, — бубнила она. — Чтобы спасти христианскую цивилизацию, чтобы сокрушить Германию и Россию, несмотря на их подавляющее военное превосходство, потребуется объединенная мощь всех демократических государств…

— Ну, знаете ли, — прервал ее полковник Фолкнер, даже не извинившись и не обращая внимания на ее уничтожающий взгляд, — я вовсе не разделяю страха нашей уважаемой журналистки мисс Пэттон перед Красной Армией. Конечно, так называемый пакт о ненападении является предупреждением. Если Гитлер решит выступить против Запада, нам нечего ждать помощи от СССР. А вы как думаете, мистер Иллимен? Ведь вы только что вернулись из Германии, — спросил Фолкнер, поворачиваясь к Клему.