Пенелопа Фицджеральд - Книжная лавка

– А какую пьесу они играли? – спросила Флоренс.

– Когда мы там были, они показывали «Гензель и Гретель». В этом спектакле очень много пели. Но не все время – например, когда эти парень с девушкой легли вместе и стали немного неприлично друг друга ласкать, остальные только бит отбивали. А потом появились ангелы и укрыли их листьями.

– Ты ничего не понял, Уолли. Ведь Гензель и Гретель – брат и сестра.

– Ну и что? Да и какая, в сущности, разница, миссис Грин?

Январь, как всегда, принес тот единственный в году день, когда люди начинают говорить, что «уже пахнет весной». Сквозь клочья рваных облаков просвечивало нежно-голубое небо; на болотах тысячи разнообразных трав и водорослей испускали слабый аромат предвесеннего возрождения.

Отправившись на прогулку, Флоренс выбрала такое направление, которого давно избегала, хотя и делала это почти бессознательно. Повернувшись спиной к эстуарию Лейз, она пересекла незапаханное поле на мысу и двинулась по тропе на север, хотя табличка на оплетенной проволокой калитке гласила: «Частное владение: территория фермы». Впрочем, Флоренс знала, что имеет полное право идти по этой тропе, считавшейся как бы полосой отчуждения. Вскоре тропа резко свернула к самому краю нависшего над морем утеса; внизу, футах в сорока, лениво набегали на каменистый берег морские волны. Мощный слой дерна пружинил под ногами и был похож на густые зеленые волосы. С другой стороны к тому же краю утеса вела старая подъездная дорога, давно заброшенная и ставшая похожей на призрак; по обе стороны от этой дороги-призрака виднелись развалины домов – и одноэтажных дачных домиков, и вполне пристойных небольших вилл. Лет пять назад там выстроили целый квартал, но, увы, без какой бы то ни было оглядки на возможность морской эрозии. И еще до того, как в поселке появились первые жители, песчаный утес обвалился впервые; затем стали постепенно разрушаться и сами дома, а некоторые и вовсе сползли вниз. На стенах домов еще кое-где сохранились старые объявления: «Продается без обременения». Одна из маленьких вилл каким-то чудесным образом удержалась на самом краю обрыва, хотя половина ее фундамента и фронтальная стена все же обрушились, и теперь доступ в гостиную был открыт для всех птиц на свете; на стенах гостиной, буквально повисшей над пропастью, трепетали на ветру остатки обоев.

Флоренс решила минут десять – ибо в воздухе и впрямь ощущалось дыхание весны – посидеть на заброшенном крылечке, где еще сохранился выложенный плиткой прихотливый орнамент. От Северного моря исходил мощный, какой-то звериный запах соленой воды, казавшийся одновременно и чистым, и гнилостным. Начинался отлив; море быстро отступало, чуть медля у полупогруженных в воду скал и разливаясь желтоватой пеной, словно решало, что стоит выбросить на берег в следующее мгновение, а что оставить пока при себе – сколько обломков кораблекрушений, сколько человеческих костей, сколько пластиковых бутылок. Флоренс, сердясь на себя, тщетно пыталась вспомнить – хотя слышала об этом достаточно часто, – какую часть побережья каждый год съедает эрозия. Вот Уолли наверняка сразу выдал бы ей точную цифру. Сколько церквей вместе с колокольнями и колоколами уже успели скрыться в этих безжалостных волнах, сколько участков так называемой «рискованной застройки»! Историки, правда, спорили с легендами о затонувших церковных колоколах и утверждали, что уж на спасение колоколов времени точно должно было хватить. Наверное, они просто не знали Хардборо. А сколько лет простоял заброшенным Старый Дом, хотя все прекрасно понимали, что он буквально разваливается?

Майлоу и, видимо, Кэтти – во всяком случае, какая-то молодая девушка в ярко-красных колготках, так что, скорее всего, это была именно Кэтти, – брели по тропе, вьющейся по самому краю утеса. Когда они подошли ближе, Флоренс поняла, что это действительно Кэтти и у нее такое лицо, словно она только что плакала; похоже, их прогулка оказалась не слишком удачной.

– Что это вы так сиротливо сидите здесь на крылечке, Флоренс? – спросил Майлоу.

– Не знаю. Я не знаю даже, почему я вообще хожу на прогулки. Прогулки – это для пенсионеров, а я собираюсь продолжать работать.

– Не найдется ли у вас там и для меня местечко? – спросила Кэтти. Она держалась очень мило и явно старалась быть приветливой и расположить к себе Флоренс. То ли ей хотелось, чтобы Майлоу понял, как легко ей удается очаровывать других людей, то ли она демонстрировала ему, как добра она может быть по отношению к какой-то невзрачной немолодой особе всего лишь потому, что он, Майлоу, с этой женщиной знаком. Как бы то ни было, Флоренс тут же прониклась к Кэтти симпатией и подвинулась, охотно освобождая ей место рядом с собой. Кэтти аккуратно уселась и одернула короткую юбку, стараясь прикрыть длинные ноги в красных колготках.

– Кэтти все не верила, что в Хардборо есть настоящие руины, вот я и привел ее сюда, чтобы она собственными глазами их увидела, – сказал Майлоу, возвышаясь над ними и глядя то на них, то на жалкие развалины вокруг. – А ведь столько людей были уже готовы в свои дома въехать! Интересно, водопровод они уже отключили? – Майлоу, перешагнув через груду камней, нырнул в тесноватое помещение – там, по всей видимости, размещалась кухня – и осторожно повернул кран. Оттуда с шумом вырвалась ржавая вода цвета крови. – Вот, пожалуйста! Ты, Кэтти, могла бы отлично здесь жить. Знаете, Флоренс, она все время твердит, что ей в нашем городе не нравится.

Но Флоренс, желая сменить тему, спросила у Кэтти, как ей работается на Би-би-си, и была весьма разочарована, узнав, что к телевидению Кэтти никакого отношения не имеет, а работа ее состоит в проверке расходных счетов для отдела записи программ, который она называла просто «архивом». Вряд ли это можно назвать престижной работой для такой интеллигентной девушки, подумала Флоренс.

– Мы только что были на ланче у Вайолет Гамар, – как бы между прочим обронил Майлоу, беспечно балансируя на самом краю поросшего короткой травой обрыва. – Для нее это единственный шанс не выражать вслух свое неодобрительное к нам отношение.

– Почему вы никогда не можете хоть о ком-то сказать что-нибудь приятное? – спросила Флоренс. – Неужели она все еще хочет, чтобы именно вы руководили пресловутым культурным центром в Хардборо или, по крайней мере, выглядели бы так, словно им руководите?

– У нее это желание зависит от времени года. Оно усиливается каждое лето, когда главным событием становятся фестивали в Глайндборне [34] Фестиваль в Глайндборне – ежегодный оперный фестиваль в имении близ городка Льюис (графство Восточный Сассекс), принадлежавшем известному меценату Джону Кристи (1882–1962). и Олдборо. А сейчас у нас январь, так что ее желание видеть меня в этой роли едва теплится.