Маркандэй - Коробочка с синдуром

На десять косов [3] Кос — мера длины, равная примерно 3,5 км. вокруг каждому человеку знакомо имя хозяина Гульры. Вот почему сейчас, увидев явное неуважение к себе, он испытал такое чувство, будто кто-то грубо толкнул его и не извинился. Так, значит, люди думают, что хозяин Гульры стал стар и уже не может постоять за себя?.. Упругая волна поднимающегося гнева прокатилась по его телу. Э, нет, есть еще сила!.. Зорким хозяйским взглядом окинул он по пути молодое деревцо, сплошь покрытое новыми листочками — в этом году, наверно, будут первые плоды… Он скупо улыбнулся, но тут же его лицо снова помрачнело, и, ускорив шаги, он направился туда, где шевелились торопливо раздвигаемые кем-то высокие стебли.

В зарослях сарпата он увидел Чету-ахира [4] Ахиры — одна из низших каст, пастухи. , молодого парня из их деревни. Чету было лет двадцать пять, и его темный с бронзовым отливом мощный торс был похож на пресс маслодавильни. Это он, Чету-ахир, всего за каких-нибудь две минуты положил на обе лопатки знаменитого бенаресского силача Джаггу.

Заметив старика, Чету выпрямился.

— Салам, хозяин!

— Будь здоров, Чету. Что делаешь тут?

— Жну сарпат, хозяин!

— Ну, так с завтрашнего дня чтоб не жал!

— Как жал, так и буду жать! — невозмутимо возразил Чету и, нагнувшись, быстро заработал серпом.

— Вот как, Чету! — глухо загудел голос хозяина Гульры. — Мне понятно, чего ты хочешь. Ну, так ступай сейчас же да позови сюда своих товарищей и кого-нибудь из стариков. Одолеешь меня — не скажу тебе больше ни слова. Но уж если не устоишь, то чтоб и духу твоего тут не было!

Оставив скошенный сарпат, Чету молча пошел к деревне. А через час возле сада уже собралась толпа: окруженные деревенскими зеваками, стояли друг против друга хозяин Гульры, за спиной которого выстроились его братья, и Чету, пришедший с целой ватагой друзей.

Хозяин Гульры спокойно протянул Чету свою руку — мощна была его рука, покрытая сморщенной кожей. Чету схватил ее своею и, скрипнув зубами, сжал изо всех сил, чтобы первым же натиском одолеть противника. От напряжения у него вздулись вены и на лбу заблестели капли пота. Но рука старого борца даже не дрогнула.

— Хватит, Чету, — послышался голос из толпы. — Теперь твоя очередь!

Чету вытянул свою руку, и хозяин Гульры безо всякого усилия, как ребенку, согнул ее в локте да так заломил, что парень вскрикнул от боли. Не проронив ни слова, старик отпустил Чету.

Младший брат старого силача, Деви Сингх, мастер драться на палках, еще раньше, услышав о случившемся, грозился проучить наглого ахира, но старик настрого запретил даже пальцем трогать его. Теперь же, увидев, что ахир побежден, Деви Сингх не сдержался и крикнул:

— Эй, дай-ка я добавлю тебе еще пару горячих!

Старик грозно прикрикнул на брата.

Толпа шумно обсуждала поединок, расхваливая силу и храбрость хозяина Гульры, но сам победитель был мрачен и ни разу не улыбнулся.

Во второй половине месяца пхагун [5] Пхагун — месяц индийского календаря, соответствует февралю — марту. дни полны золотым блеском еще не жаркого весеннего солнца, вечера расцвечены нежно пламенеющими бликами заката, а ночи залиты задумчиво-серебристым сиянием полной луны, плывущей по синему бархатному небу. Жатва уже кончилась, и закрома полны пшеницей и ячменем. Воздух напоен пустым ароматом цветущего манго и нима.

Внезапно налетевший порыв весеннего ветерка догнал приезжую танцовщицу, возвращающуюся под вечер от тхакура [6] Тхакур — землевладелец, помещик. . Шаловливо заиграл накинутым на голову концом яркого сари и, резвясь, как ребенок, скинул его на плечи молодой женщины.

Гульмухары [7] Гульмухары — деревья, цветущие красными цветами. встречают эту пору буйным цветением: огненно-красные цветы так густо покрывают ветки, что листьев почти не видно. В багровых лучах заходящего солнца их вершины будто охвачены ярким пламенем. Задумчиво любуется ими старый силач, потом переводит взгляд на синий простор Гомти [8] Гомти — один из притоков Ганга. . Под порывами западного ветерка по реке пробегают легкие волны. Длинные темные тени деревьев протянулись поперек реки, а в просветах между ними вспыхивают бесчисленные золотые блестки.

Все необходимое сложено у хозяина Гульры тут же, в маленьком шалаше: старенькая чарпаи [9] Чарпаи — деревянная кровать с веревочной сеткой. , принадлежности для курения, лопатка, серп, кувшин для воды и длинная бамбуковая палка. Набив табаком чилам [10] Чилам — прямая глиняная трубка для курения табака с чашечкой на конце. . Сукхай подает его учителю. Этот молодой, крепко сложенный парень — хороший ученик. Старик обучает его особым приемам борьбы, передает ему свое искусство. Сукхай стал уже так силен, что может, кажется, поднять на своих плечах всю деревню. Он почтительно называет хозяина Гульры отцом.

— Нынче, отец, к тхакуру новую танцовщицу привезли. — Сукхай смотрит вслед удаляющемуся красному сари и затягивается дымом. — Теперь у него их стало шесть. Но, говорят, такую, какой была когда-то слепая Чамелия, нигде уж не найти.

Устремив неподвижный взгляд на огненные цветы гульмухаров, старик будто не слышит слов своего ученика…

Еще крохотной девочкой стала появляться в их доме Чамелия. Наступал месяц пхагун, и шесть дней подряд во дворе тхакура с утра до ночи звучал барабан и выступали лучшие танцовщицы. Нынешний хозяин Гульры — пятый сын покойного тхакура — был в те годы еще маленьким мальчиком, но на праздниках, сидя рядом с отцом, с увлечением следил за танцами. Однажды, играя во дворе, он схватил за подол дочку одной из танцовщиц.

— Маленький, а дело уже знает! — расхохотался кто-то, а девочка вдруг почему-то громко расплакалась. Ее звали Чамелией. Она была его ровесница.

Шли годы. Снова и снова возвращалась весна. На его глазах Чамелия выросла, стала первой танцовщицей.

Ее голос, стройное, гибкое тело, неуловимо легкие движения ее ног в танце — все восторгало зрителей. А если в толпе появлялся юный сын тхакура, она показывала настоящие чудеса танца. Казалось, на ногах у нее вырастали крылья, и она парила в воздухе, не касаясь земли… Ни она, ни он никому не говорили о своих чувствах, и никто не догадывался о том, что волновало их души в эти мгновения. Сидя на почетном месте, он смотрел на Чамелию восторженными глазами, и всякий раз она затмевала всех танцовщиц.

А потом, получив щедрый подарок, девушка обычно выпрашивала у него еще несколько рупий — только бы подольше поговорить с ним.

— Бери, бери деньги, Чамелия! Считай, что я тебе в долг их даю!

Чамелия только смеялась в ответ, и нежным, как воркованье, был ее голос. Ее высокие, словно налитые весенними соками, груди, изящные точеные руки, нежная кожа, сквозь которую просвечивала горячая кровь, ее огромные глаза, неотрывно следившие за ним, — все звало, манило его к себе. Но ни разу не выдал он своего волнения: страстный призыв, казалось, разбивался о его грудь, как волна разбивается о непоколебимый утес…