Маркандэй - Коробочка с синдуром

Однажды вечером, когда все его друзья ушли на реку, он, закончив гимнастические упражнения, отдыхал, стоя под деревом в манговом саду. Кругом — ни души. День клонился к вечеру, тени от деревьев становились все длиннее. Скоро пора домой. Вдруг чей-то тихий голос окликнул его. Он резко обернулся:

— Чамелия?! Ты?!

В ярком сари, сверкая украшениями, перед ним стояла Чамелия. Высокая, стройная, она показалась ему прекрасной, как богиня.

— Я искала тебя…

— Что-нибудь случилось?

— Я не могла больше ждать… Теперь я все скажу!.. Ты был всегда так добр ко мне… Ты не раз говорил, что даешь мне в долг. И вот… я решила… что пришла пора расплатиться…

Она опустила глаза.

— Расплатиться с долгом? Да ведь я это в шутку говорил, Чамелия! — рассердился он, не сразу поняв ее скрытый намек.

— Долг всегда остается долгом, — тихо сказала она, и лицо ее озарилось робкой, восторженной улыбкой. Невольно залюбовавшись ею, он совсем забыл, что на нем ничего нет, кроме узенькой набедренной повязки. Смутившись, он быстро шагнул вперед, чтобы поднять дхоти, лежавшее между ними. Но Чамелия опередила его и, быстро схватив скомканное белое дхоти, прижала его к груди. Она глядела ему прямо в глаза, и взгляд ее стал внезапно твердым и острым, как кинжал.

— Не хочу, чтобы ты уходил!

Словно густая горячая волна пробежала вдруг по всему его телу.

— Не хочу… Слышишь?.. — шепнула она, и ее глаза опять потеплели, наполнились мягким светом.

Но он уже поборол поднимавшееся из глубины души волнение. Да, он любил ее — но только в те мгновения, когда она кружилась перед ним в танце, словно небесная дева, сошедшая на землю… Он боготворил ее в эти минуты. И даже мысль о том, чтобы владеть ею, казалась ему святотатством!

Вот почему внезапной болью отозвались в его сердце слова Чамелии. Он опустил голову и грустно усмехнулся:

— Так не расплачиваются с долгами, Чамелия!

И сразу словно померкло лицо Чамелии, но в глазах мелькнула отчаянная решимость.

Шагнув вперед, она упала к его ногам, прижалась горячей щекой к его коленям. А он — он не шелохнулся, не ответил на ее призыв. Будь у него третий, огненный глаз, как у бога Шивы, он, не задумываясь, испепелил бы лукавого Камадева [11] Камадев — бог любви. , порождающего греховные желания. Но Чамелия была женщиной. Разве он мог поднять руку на женщину?

— Ступай, Чамелия. Эта болезнь скоро пройдет. Твои глаза ввели тебя в заблужденье, — твердо, по-отечески сказал он. И тогда глаза Чамелии испуганно округлились, и он почувствовал, как она вздрогнула всем телом.

Зачем он произнес эти слова?

В тот же год Чамелия ослепла…

— Надо идти, отец! — нарушил молчание Сукхай, прерывая поток его воспоминаний.

— Да, да, замешкались мы, пора домой возвращаться, — невесело усмехаясь, проговорил старик.

Уже совсем стемнело, когда хозяин Гульры возвратился домой. Но не успел он сесть на возвышение, где уже давно были расставлены подносы с едой, как в дверях появился запыхавшийся Деви Сингх. Старший брат удивленно взглянул на него.

— Что случилось?

— Этот воришка Чету… Так ему и надо!

— Что с ним? — нахмурив брови, спросил старик.

— Сам виноват. Ходил чего-то требовать к самому тхакуру. Теперь у них, у подлых, и на это хватает смелости! — отвечал Деви Сингх, презрительно кривя рот.

— Говори дело! — рассердился старик. — Что с ним случилось?

— А я откуда знаю? Говорят, ногу вывихнул, ходить не может… И поделом! Пусть не зарится на чужой сарпат…

Но хозяин Гульры уже бросился к выходу. Даже из дальних деревень приезжают к нему вправлять вывихи, а это ведь Чету, односельчанин… Еда на подносе так и осталась нетронутой.

Темнота сгустилась. Лишь на черном горизонте лежал багровый полукруг луны, словно кусок большого арбуза на подносе. Изредка налетали легкие порывы еле ощутимого ветерка. Забыв про свои годы, хозяин Гульры бежал по деревне. Он думал только о том, что Чету — прекрасный борец, победивший знаменитого Джаггу. Чету сильнее любого из его учеников. Умрет хозяин Гульры — кто тогда, кроме Чету, будет хранить славу деревни?

Вот наконец и хижина Чету. При свете фонаря во дворе толпились люди, а посреди двора, корчась от боли, лежал на земле Чету. Заметив рослую фигуру старого силача, все расступились. Присев на корточки, он осмотрел Чету: да, нога была вывихнута, а на бедре чернел огромный кровоподтек.

— Принесите-ка мне растительного масла, — быстро приказал хозяин Гульры. Уложив Чету на спину, он густо смазал маслом место вывиха и стал осторожно его растирать. Потом, встав на одно колено, резким движением поднял вверх больную ногу. Легкий хруст, сдавленный крик — и сустав был вправлен.

Вздох облегчения пронесся в толпе.

Чету пришел в сознание; его мать и жена плакали от радости. На глазах у Чету тоже блестели слезы.

— Отец… — прошептал он наконец срывающимся от волнения голосом. Хозяин Гульры уложил его поудобней и осмотрелся. Даже в тусклом свете луны было видно, что крыша у хижины Чету совсем провалилась. Так вот для чего ему понадобился сарпат!..

Ранним утром, лишь только первые лучи солнца заиграли на ярко-красных цветах гульмухара, в поле около сада уже вышло несколько работников с серпами.

— Зачем жнут столько сарпата? — удивленно спросил Сукхай.

— Для Чету. У него хижину покрыть надо, — с задумчивой улыбкой отвечал хозяин Гульры.

Нет такого мальчишки, который посмел бы обидеть старую Дукхну. А ведь во всей деревне не осталось, наверное, ни одного дряхлого старика или сгорбленной старухи, для которой у деревенских сорванцов не нашлось бы обидного прозвища или насмешливой песенки. Старика Чаутхи дразнят Счастливчиком, а почтенного Натху — Желтым Огурцом. И всякий раз на головы озорников сыплется град ругательств. Находятся насмешники и среди взрослых: они нарочно подливают масла в огонь, для них это бесплатное представление, которое хоть немного оживляет однообразную жизнь деревни. Многих особенно забавляет, когда кто-нибудь из ребятишек начинает кричать старухе Ганги, что ее зовет к себе пандит Шобха. Это почему-то выводит из себя старую женщину: брызгая слюной, она визгливо выкрикивает им вслед ругательства, хватается за первое, что попадет под руку, и вдогонку маленьким разбойникам летят комья земли и обломки кирпича. Несколько раз разобиженные старики даже ходили жаловаться в панчаят [12] Панчаят — совет деревенских старейшин. … И только к старой Дукхне отношение совсем иное. Дети почтительно называют ее бабушкой, женщины — матерью, а мужчины — тетушкой Дукхной.

Все богатство Дукхны — это маленькая покосившаяся хижина, несколько горшков и плошек, большой глиняный кувшин для воды да высокое, буйно разросшееся дерево махуа, которое красуется прямо перед самой дверью. Удивительно, до чего любит старуха это дерево! Своими руками посадила она здесь когда-то зернышко махуа, поливала, следила за поднимающимся ростком, и только благодаря ее заботам дерево выросло таким стройным и красивым. Скоро ему уже будет пятьдесят лет. Для старухи оно — как родное детище, которое она вскормила своею грудью. В тени его широко раскинутых ветвей она чувствует себя словно под защитой сына-богатыря. И не найдется в деревне никого, кто посмел бы сломать хоть одну его веточку. Никого не подпускает к своему питомцу старая Дукхна: будь это господин управляющий на верблюде или сам заминдар на своем слоне, украшенном цветной попоной.