Энтони Троллоп - Домик в Оллингтоне

– Мы называем его Хофль-Скофль.

– Хофль-Скофль! Ха-ха-ха! Он всегда был таким, любит покричать, с большими претензиями, с пустой головой. Мне бы не следовало этого говорить в вашем присутствии, молодой человек. Перейдемте-ка в гостиную.

– Ну что же он сказал? – спросила леди Джулия вслед за отъездом сквайра. Скрытничать не представлялось надобности, и потому вопрос этот был сделан в присутствии Джонни.

– Ничего особенно хорошего, но ничего и дурного. Он подумает и потом повидается со мной. Не унывай, Джонни, и помни, что тебе не нуждаться в добром друге.

На другое утро в семь часов Джонни Имс возвращался в Лондон, а в полдень явился за своей конторкой, как будто по условию, в одно время с распределителем занятий по управлению сбора податей.

Я сказал, что Джонни Имс прибыл в свое управление пунктуально в двенадцать часов, но до этого случилось событие, которое должно занять на страницах нашей летописи почетное место, событие столь важное, что представляется существенная необходимость описать его во всей подробности.

Лорд Дегест, в разговорах своих с Имсом относительно настоящего положения Лили Дель, всегда отзывался о Кросби с сильным отвращением.

– Будь проклят этот злодей! – говорил граф, и при этом круглые глаза его загорались огнем.

Граф, конечно, употреблял эту фразу не для того только, чтобы сказать крупное словцо, но, произнося ее, он придавал ей полное значение и старался выразить ей, что Кросби своим поведением вполне заслуживал подобное осуждение, как наказание за самый низкий поступок.

– Ему бы следовало переломать все ребра, – сказал Джонни.

– Не знаю, что на это сказать, – отвечал граф. – В настоящее время телесные наказания вышли из моды. Я бы ни слова не сказал против этого, если бы его заменили каким-нибудь другим наказанием. Во всяком случае, мне кажется, что такой мерзавец, как Кросби, не должен оставаться безнаказанным.

– Он еще не ушел от наказания, – сказал Джонни.

– Пожалуйста, только вы не связывайтесь с ним, не сделайте из себя дурака, – заметил граф.

Уж если следовало кому отмстить жестоким образом за оскорбление, которое сделал Кросби, то мстителем должен быть Бернард Дель, племянник графа. Граф это знал, но при настоящих обстоятельствах не могло быть допущено никакое жестокое наказание. «Не так это делалось, когда я был молод», – говорил он про себя. Как бы то ни было, но по тону голоса графа Джонни заключал, что слова графа далеко не согласовались с его мыслями, и потому снова и снова повторял самому себе, что Кросби не ушел еще от наказания.

На Гествикской станции железной дороги Джонни взял место в вагоне первого класса, собственно потому, что его провожал лакей в ливрее графа Дегеста. Не будь этого провожатого, он занял бы место подешевле. Малодушие, не правда ли? Но скажите, не сделали бы вы то же самое, будучи на его месте? Совершенно ли вы уверены, что не сделали бы этого, хотя вы вдвое его старше? Вдобавок к этой глупости Джонни Имс подарил еще лакею полкроны.

– Надеемся, мистер Джон, скоро снова вас видеть, – сказал лакей, понимавший, по-видимому, что мистер Имс становился в своем роде господином в гествикском доме.

Джонни заснул в вагоне и не просыпался до Барчестерской станции, от которой отделялась ветвь железной дороги.

– Придется, сэр, подождать барчестерский поезд, – сказал кондуктор, – они всегда опаздывают.

Джонни снова заснул, но через несколько минут его разбудил пассажир, торопливо вошедший в вагон. Поезд побочной линии железной дороги пришел наконец в то самое время, когда кондукторы главной линии решили, что пассажиры их не могут ждать больше. Пересаживание мужчин, женщин и переноска поклажи совершилась поэтому весьма торопливо, так что занявшие новые места едва успели осмотреться. В вагоне Джонни, в котором до этой поры кроме него сидела еще какая-то старушка, первым вошел старый джентльмен с весьма красным лицом. Остановись в дверях вагона, он шибко бранил всех и все, за то, что его торопили.

– Сэр, вы распоряжаетесь как дома, – сказал голос позади старого джентльмена, прогнавший весь сон у Джонни и заставивший его выпрямиться.

– Я вовсе не дома, – отвечал старик, – это я знаю и потому-то не хочу переломать себе ноги.

– Торопитесь, сэр, – сказал кондуктор.

– Я и то тороплюсь, – отвечал старик, заняв угол, ближайший к выходу, напротив старушки.

Потом Имс ясно увидел, что первый из говоривших пассажиров был Кросби и что он садился в тот же вагон.

Кросби с самого начала не рассмотрел никого, кроме старого джентльмена и старушки, и тотчас же занял угловое другое место. Взволнованный торопливостью, он несколько времени возился с своим зонтиком и саквояжем. Поезд уже был на полном ходу, когда Кросби заметил, что против него сидит Джон Имс, между тем как Имс инстинктивно поджал свои ноги, чтобы не коснуться до него. Он чувствовал, что лицо его раскраснелось, и, сказать надо правду, на лбу у него выступил пот. Случай был великолепный – во-первых, потому, что ставил Джонни совершенно неожиданно в самое затруднительное положение, а во-вторых, представлял ему возможность осуществить свое желание. Как он должен держать себя в ту минуту, когда смертельный враг узнает его, и что он должен сделать потом?

Нужно ли объяснять читателям, что Кросби тоже провел первые дни Рождества в семействе знакомого графа и что теперь тоже возвращался к должности. В одном отношении он был счастливее бедного Имса, потому что наслаждался улыбками своей невесты. Александрина и графиня порхали около него, обходились с ним как с мебелью, принадлежавшею благородному дому де Курси, и в этом качестве он посвящен был в домашние тайны этой знаменитой фамилии. Два лакея, нанятые для прислуживания леди Думбелло, уже исчезли. Шампанское перестало литься рекой. Леди Розина вышла из своего уединения и постоянно читала Кросби проповеди. Леди Маргарита давала ему некоторые уроки в экономии. Высокопочтенный Джон, несмотря на недавнюю ссору, успел занять у него пять гиней. Высокопочтенный Джорж обещался приехать к своей сестре на май месяц. Граф пользовался привилегией тестя и называл Кросби глупцом. Леди Александрина беспрестанно и довольно язвительным тоном приказывала ему делать то одно, то другое, а графиня объясняла ему, что его долг, в весьма естественном порядке вещей, повиноваться каждому слову Александрины. Таковы были рождественские наслаждения для Кросби, и теперь, удаляясь от этих наслаждений, он встречается, лицом к лицу, в вагоне железной дороги с Джонни Имсом.

Взгляды соседей встретились, и Кросби сделал легкое наклонение головы. Имс не ответил на это, и вместо поклона пристально начал смотреть в лицо Кросби. Кросби сразу понял, что они не должны знать друг друга, и был очень этим доволен. Между множеством затруднений, в которых находился Кросби, вражда Джона Имса не тревожила его. Он не показал ни малейшего смущения, тогда как наш молодой друг был сам не свой. Кросби открыл саквояж, вынул книгу и вскоре углубился в нее, как будто против него сидел совершенно незнакомый человек. Не могу сказать, чтобы Кросби мыслями своими не отрывался от чтения, много было предметов, о которых он находил невозможным не подумать, но ни одна его дума не относилась до Джона Имса, так что, когда поезд остановился в Подингтоне, Кросби почти забыл о нем, а выйдя из вагона с мешком в руке, считал себя совершенно свободным от дальнейшего беспокойства.