Ричард Йейтс - Одиннадцать видов одиночества

Когда она вышла из детской и закрыла за собой дверь, Уолт, подобно трагической статуе, стоял у окна и смотрел во двор, который постепенно погружался во тьму.

— Уолт! Что случилось?

Он обернулся с натянутой улыбкой.

— Ничего не случилось, — сказал он голосом из эхо-камеры, кинокамера снова включилась и стала приближаться, сняла крупным планом его напряженное лицо — и повернулась, чтобы уловить движения жены, которая неуверенно склонилась над кофейным столиком.

— Ну что же, — сказала она, — я, пожалуй, выкурю еще сигаретку, а потом соберу нам поужинать.

Она снова села, но откидываться на спинку не стала. Лицо ее было серьезным, без тени улыбки: она была настроена по-деловому, ведь нужно же еще накрыть на стол к ужину.

— Уолт, у тебя есть спички?

— Конечно.

Он направился к жене, шаря в кармане, словно собираясь извлечь оттуда что-то такое, что берег для нее целый день.

— Господи! — воскликнула она. — Ты только посмотри на эти спички! Что с ними случилось?

— С ними? — Он растерянно вперил взгляд в измятый, растрепанный спичечный коробок, словно его обвиняли в преступлении, и это была серьезная улика. — Ну, наверное, я пытался порвать коробок, — пробормотал он. — Это такая привычка. От нервов.

— Спасибо, — сказала жена, поднося сигарету к огоньку, который зажегся в его дрожащих руках, — а потом подняла на него широкие, очень серьезные глаза. — Слушай, Уолт, что-то случилось, я же вижу.

— Вовсе нет, что такого могло слу…

— Скажи мне правду. Это на работе? Это связано с тем… чего ты опасался последние несколько недель? То есть… не случилось ли сегодня чего-то такого, из-за чего ты теперь думаешь, что они могут… Может, Кроуэлл что-то сказал? Давай рассказывай.

Тонкие морщинки на ее лице словно бы вдруг углубились. Вид у нее был строгий, серьезный, она словно стала мудрее и намного старше и даже утратила часть своей красоты: эта женщина знает, как действовать в чрезвычайной ситуации, и готова даже встать у руля.

Он медленно направился к мягкому креслу, стоявшему на другом конце комнаты, и изгиб его спины красноречиво свидетельствовал о надвигающемся поражении. Прежде чем ступить на ковер, он помедлил и, казалось, напрягся всем телом — словно раненый, который собирает последние силы; затем он обернулся к жене и взглянул ей в лицо, пытаясь изобразить нечто вроде печальной улыбки.

— Видишь ли, милая… — начал он. Правая рука его поднялась и коснулась средней пуговицы на сорочке, будто чтобы ее расстегнуть, — и тут, с шумом выдохнув, он упал назад, в кресло, — одну ногу подогнув под себя, а другую выбросив вперед, на ковер. Это было самое изящное его движение за весь день. — Они это сделали.

Никто не испытывал большого уважения к «Лейбор-лидеру». Даже его владельцам, Финкелю и Крамму, двум своякам с дурным характером, которые придумали эту газету и каким-то образом умудрялись извлекать из нее прибыль из года в год, — даже им трудно было ею гордиться. По крайней мере, так я думал, глядя, как они, недовольно ворча, таскаются по помещению конторы и сотрясают перегородки желчно-зеленого цвета криками и ударами, как хватают и рвут гранки, ломают карандаши, роняют на пол мокрые окурки сигар и с презрением швыряют телефонные трубки на рычаг. Ни тому ни другому не приходилось ждать от жизни ничего лучшего, чем работа в «Лейбор-лидере», и их это, видимо, раздражало до крайности.

Трудно было их за это винить: газета была настоящим чудовищем. Это была толстая малоформатная газета, выходившая дважды в месяц, печаталась плохо, в руках быстро разваливалась, и собрать ее снова в нужном порядке было очень сложно. Если же говорить о направлении, то заявлялось следующее: «Независимая газета, проникнутая духом профсоюзного движения», — однако на самом деле это было своего рода профессиональное издания для профсоюзных деятелей, которые покупали подписку из средств своего союза и скорее готовы были терпеть все, чем их пичкали, нежели стремились получить нужную информацию или испытывали потребность в том, что преподносила им эта газета. Освещение событий, происходящих в стране, «с позиции трудящихся», было откровенно банальным, вероятно, неточным и часто попросту непонятным из-за обилия опечаток. Тесные колонки были заполнены в основном льстивыми отчетами о свершениях профсоюзов, руководители которых состояли в числе подписчиков; при этом часто приходилось жертвовать гораздо более важными новостями о тех организациях, от имени которых подписку никто не оформил. Кроме того, каждый выпуск пестрел примитивными рекламными объявлениями, призывающими к «гармонии» во имя разнообразных мелких производственных компаний, руководителей которых Финкелю и Крамму удалось убедить, ценой уговоров или запугивания, купить рекламное место. Такой компромисс почти наверняка подкосил бы настоящую профсоюзную газету, однако «Лидеру» ни в коей мере не навредил, что и не удивительно.

Текучесть кадров в редакции была очень большой. Когда кто-нибудь уходил, руководство подавало объявление в «Таймс», предлагая «разумную зарплату, сообразную опыту». После этого на тротуаре у входа в редакцию «Лидера», перед фасадом из песчаника, на окраине портновского квартала, всякий раз появлялась небольшая толпа, и Крамм — редактор (Финкель считался издателем) — всех претендентов заставлял ждать добрых полчаса и только потом собирал пачку заявлений и, приняв важный и мрачный вид, открывал дверь: думаю, он искренне наслаждался этой редкой возможностью изобразить делового человека.

— Тише, тише, не спешите, — говорил он, когда люди набивались в помещение и упирались в деревянное ограждение, отделяющее внутренние кабинеты. — Не спешите, джентльмены.

Потом он поднимал руку и возглашал:

— Позвольте ваше внимание! — и принимался объяснять, в чем состоит работа.

Половина народу ретировалась после того, как он добирался до тарифной сетки, а из оставшихся мало кто смог бы составить серьезную конкуренцию человеку трезвому, мытому и способному сформулировать связное предложение.

Вот так нас всех и наняли — шесть или восемь человек, которые хмурились той зимой в болезненном свете флуоресцентных ламп, освещавших редакционные помещения, и большинство из нас не скрывали желания изменить свою жизнь к лучшему. Я пришел в «Лидер», когда потерял работу в одной из городских ежедневок, и оставался там только до следующей весны, пока меня не спасло предложение от одного крупного иллюстрированного журнала, в котором я тружусь и по сей день. У остальных были свои причины, которые они, как и я, без конца обсуждали, не жалея времени: это место отлично подходило для надрывных, многословных рассказов о жизненных неудачах.