Иван Катков - Еще один день [СИ]

— Ну как ты тут, не скучал? Вкусно хоть, горе ты мое луковое? — Людмила Ивановна вытерла ему рот салфеткой.

— Да в него все как в прорву, — прохрипел из огорода небритый мужик в ватнике.

— Напоролся, скот, — глухо проговорила Людмила Ивановна, поднялась, и пошла к дому.

Мужик, покачиваясь, вышел из огорода и неловко опустился на скамейку.

Учительница вернулась с ведром воды. На ней был домашний халат и галоши. Она сняла с бельевой веревки тряпку и бросила ее в ведро.

Тут моя нога сорвалась и я, ударившись подбородком и ободрав руки в кровь, повис на заборе. Куст сирени предательски зашелестел и отогнулся в сторону. Надрывно залаяла собака. Увидев мое скорченное от боли лицо, Людмила Ивановна ахнула, выронила ведро и пулей залетела в дом.

Я спрыгнул с забора, снял с ветки портфель и побрел домой. Солнце садилось в тучу, обещая на завтра пасмурный день. Стало прохладней, я пожалел, что не прихватил с собой куртку.

Репрессии в седьмом "а" постепенно сошли на нет. Теперь на уроках, заметив мой взгляд, Людмила Ивановна прятала глаза. Мне не хотелось ее смущать, и я смотрел куда угодно, только не на нее. Дни сменяли друг друга. Я терпеливо закрашивал числа в календаре. Через три месяца родители увезли меня в Свердловск.

Руки в резиновых перчатках выводят катетер. Капля крови срывается с иглы и разбивается о мою ладонь. Я подношу руку ко рту и слизываю кровь. Она кисло-сладкая. По телу расползается привычная усталость. В голове шум. Мысли наталкиваются друг на друга. Хочется спать. С трудом поворачивая голову, я наблюдаю, как закачивают кровь в мальчика, лежащего на соседней койке. Это мой сводный брат. У Егора серьезное заболевание. Без регулярного переливания он умрет. Я его донор. Тетя Римма, мама Егора, нежно гладит сына по голове. Я замечаю — она плачет. Егор раздраженно вертит головой и показывает мне язык.

Началось все с того, что я появился на свет. По рассказам бабушки, до последнего момента мама сидела дома, предпочитая соседскую старушку-знахарку опытным акушерам. Как только у мамы начались схватки, батя завел ржавую "буханку" и мы поехали в роддом. Но довезти меня не успели. Когда отец выносил маму из машины, я выпал прямо на снег, прихватив с собой длинную, скользкую пуповину. Выбежали медсестры, подняли меня, завернули в пуховую шаль, и отнесли в роддом. Через восемь лет мама и папа погибли в аварии. Потом умерла бабушка. От родных мне досталась лишь побрякушка на веревочке, вроде амулета с изображением человечка, натягивающего тетиву лука со стрелой.

Воспитатели в детском доме стали называть меня Сашей. А ребята из-за моей худобы дразнили Глистом. Поначалу было конечно неприятно, но потом я свыкся с обидным прозвищем. К тому же, каждый из ребят носил свою кличку: Барсук, Гнилой пупок, Шмоня, Зоб…

Жили мы дружно, хотя иногда меня поколачивали. Били в основном старшие мальчишки, да и то когда были выпивши. Однажды один из них схватил амулет и пытался сорвать его с моей шеи. Не помня себя от ярости, я сжал глотку обидчика с такой силы, что он повалился на пол и закашлялся. И меня оставили в покое. А некоторые даже стали побаиваться. После того как мне исполнилось одиннадцать, и меня забрали из детского дома, я мало чего вижу кроме больничных коек, надоевших катетеров и равнодушных глаз врачей.

Из меня литрами выкачивают кровь, чтобы продлить жизнь больному брату. В последнее время стало трудно передвигаться. Сил едва хватает, чтобы доковылять до туалета. Но заботливая тетя Римма с дядей Женей не забыли обо мне. На днях купили подержанную инвалидную коляску, и теперь меня легко можно отвезти в ближайшую больницу на переливание.

Я ненавижу будни. Когда взрослые уходят на работу, до обеда я остаюсь один на один с Егором. В обед приходит наша сиделка Сонечка. Она студентка. Учится в медицинском училище на втором курсе. Это суетливая девчушка с легкомысленными кудряшками и пронзительно звонким голосом. Обычно она приходит около часу дня, разогревает обед и зовет Егора на кухню. После того как они поедят, Сонечка приносит мне в койку остывший суп. Почему бы ей не усадить меня в коляску и не отвезти на кухню, чтобы я пообедал как все нормальные люди? Загадка. Наверное, ей попросту лень со мной возиться. Потом она торжественно вручает нам с Егором по гематогену. Затем Сонечка включает в соседней комнате телевизор и выбирает музыкальный канал. Подходит к книжной полке, не глядя выуживает книгу и протягивает мне. Я молю Бога, чтобы книга не оказалась "Капиталом" Маркса. Несколько раз она все же попадалась ей под руку. И мне приходилось вновь бездумно блуждать глазами по строчкам. Мне стыдно просить Сонечку подать другую книгу. А вдруг обидится? Скажет: "вот маленькая привереда. Это ему не так и то не эдак. Бегаешь тут вокруг них, как угорелая, а они все недовольны".

Иногда Сонечка приводит подругу. От Любани вечно пахнет табаком и водкой. Любаня — полная, разбитная деваха с крашеными хной волосами и грубоватым голосом. Она редко приходит с пустыми руками. Девчонки любят закрыться в зале и, перекрикивая надрывающийся телевизор, громко чокаться стаканами.

Егор в это время развлекается по-своему. Он тихонько крадется к кровати, выдергивает книгу из моих рук и вырывает несколько страниц. Тщательно скомкав, заталкивает бумажный комок мне в рот, приговаривая:

— На-ка, покушай, сопля!

И дико гогоча, он шныряет в свою постель.

Несколько раз Егор лупцевал меня проводом от видика. Когда Егору тоскливо, он колет иголкой мне в спину. Ему нравится наблюдать, как я вздрагиваю и чешу уколотое место. Пожалуй, самая безобидная Егоркина забава — это раскалить монету и затолкать ее мне в колготки. От этого весь пах и ляжки у меня в ожогах. Некоторые уже успели зарубцеваться, но есть и свежие, похожие на выпуклые пуговицы.

Однажды у Егора случился приступ. До смерти перепуганные дядя Женя и тетя Римма вызвали Скорую помощь. Моего мучителя увезли. Я остался в квартире один. Впервые вздохнул с облегчением. Валялся в кроватке, фантазировал, рисовал в голове всякие забавные ситуации и громко смеялся. Наблюдал за солнечным зайчиком, который так забавно прыгал по шторе. Казалось, будто бы он радовался вместе со мной, и от счастья скакал между складок велюровой шторы. Потом прилетела большая муха и засеменила по перилам моей койки. Я подмигнул ей:

— Привет, мой крылатый друг! Как настроение?

— Хорошо, — будто бы ответила она, и, забавно потерев мордочку, взлетела на потолок.

Там она сделала круг почета и забралась на люстру.

— Иш ты какая! — шутливо погрозил я ей пальцем. — Хулиганка!

Муха слетела с люстры, немного покружила по комнате и вылетела в распахнутую форточку.