Оноре Бальзак - Мелкие неприятности супружеской жизни [сборник]

Супруги начинают обмениваться более или менее язвительными замечаниями. Однажды вечером Каролина, сделавшись нежна, как ангел, сообщает о довольно значительном дефиците: так министры принимаются восхвалять налогоплательщиков и признаются в великой любви к отечеству, а после этого предлагают депутатам проголосовать за один совсем маленький закон, требующий дополнительных кредитов. Сходство довершается тем, что, как у Каролины, так и у министров, выступающих в палате, ума палата. Отсюда можно сделать тот глубокий вывод, что конституционная система обходится несравненно дороже, чем монархическая. И для нации, и для семьи конституционное правление – правление золотой середины [610], посредственностей, мелочных споров и проч.

Адольф, памятуя о прежних неприятностях, поджидает случая отомстить, и его обманчивое спокойствие усыпляет бдительность Каролины.

С чего начинается ссора? Можно ли сказать, какая электрическая искра вызывает сход лавины или взрыв революции? Ссора может начаться с любого пустяка. Как бы там ни было, по прошествии некоторого времени – различного для каждой семейной четы – с уст Адольфа в разгар препирательства слетают роковые слова: «Когда я был холостяком!..»

Для жены ссылки на время, как муж был холостяком, все равно что для нового супруга вдовы ссылка на «моего покойного мужа». Обе эти фразы наносят такие раны, которые полностью не затягиваются никогда.

Адольф же тем временем продолжает наступление и держит речь, подобную той, какую генерал Бонапарт держал перед Советом пятисот: «Мы живем на вулкане! – Хозяйство лишилось управления, настал час решительных действий. – Ты толкуешь о счастье, Каролина, но ты поставила его под угрозу – ты смутила наш покой своими требованиями, ты нарушила Гражданский кодекс, вмешавшись в ведение дел, – ты посягнула на супружескую власть. – Мы нуждаемся в реформах».

Каролина, в отличие от Совета пятисот, не кричит: «Долой диктатора!» [611], поскольку тот, кто уверен, что сможет его свергнуть, никогда об этом не кричит.

– Когда я был холостяком, у меня всегда была новая обувь! У меня каждый день возле прибора лежала свежая салфетка! Владелец ресторана обворовывал меня на строго определенную сумму! Я вверил вам мою драгоценную свободу!.. А вы что с ней сделали?

– Но, Адольф, разве я виновата в том, что хотела избавить тебя от забот? – отвечает Каролина, вставая во весь рост перед мужем. – Ты можешь забрать ключ от шкатулки с деньгами… Но к чему это приведет? Стыдно сказать, но мне придется ломать комедию ради того, чтобы получить самое необходимое. Неужели ты хочешь этого? Унизить свою жену, столкнуть два совершенно противоположных интереса…

Именно это для трех четвертей французов и составляет сущность брака.

– Не тревожься, друг мой, – продолжает Каролина, усаживаясь на своем месте подле камина, точно Марий на развалинах Карфагена [612], – я ничего не стану у тебя просить, я не попрошайка. Я решила, что мне делать… Ты меня не знаешь.

– Ну вот, – восклицает Адольф, – неужели с вашей сестрой нельзя ни пошутить, ни поговорить серьезно? Что же ты сделаешь?..

– Это вас не касается!..

– Простите, сударыня, совсем напротив. Честь, достоинство…

– О!.. на этот счет, сударь, вы можете не беспокоиться. Не столько ради себя, сколько ради вас я сохраню все в самой глубокой тайне.

– Но, Каролина, душа моя, что же ты сделаешь?..

Каролина бросает на Адольфа змеиный взгляд, после чего Адольф, отпрянув, начинает расхаживать по комнате.

– И все-таки, что ты намереваешься делать? – спрашивает он после бесконечно долгой паузы.

– Я, сударь, намереваюсь работать!

При этих возвышенных словах Адольф ретируется; он слышит желчный голос отчаяния, ощущает холодное дуновение мистраля, какой еще никогда не задувал в супружеской спальне.

После Восемнадцатого брюмера поверженная Каролина избирает адскую тактику, заставляющую вас ежечасно сожалеть о своей победе. Каролина переходит в оппозицию!.. Еще один такой триумф, и Адольф попадет под суд за то, что, уподобившись шекспировскому Отелло, удушил свою жену между двух матрасов [613]. Каролина принимает вид мученицы и держится с убийственной покорностью. По любому поводу она ответствует Адольфу устрашающе кротким тоном: «Как вам будет угодно!» Ни один элегический поэт не выдержал бы соперничества с Каролиной; она плодит элегию за элегией: поступки и слова, улыбки и молчание, замыслы и жесты – у нее все сплошь одна элегия. Вот несколько примеров, в которых все семейные пары наверняка узнают себя.

– Каролина, мы нынче приглашены к Дешарам; ты ведь помнишь, у них званый вечер…

– Да, друг мой.

– Как? Каролина, ты еще не готова? – изумляется Адольф, выходя из своей комнаты одетый с иголочки.

Каролина является перед ним в черном нищенском платье с закрытым муаровым лифом. На волосах, дурно уложенных горничной, печально увядают цветы, которые, кажется, никогда не были живыми. Перчатки у Каролины несвежие.

– Я готова, друг мой…

– В этом наряде?

– У меня другого нет. На новое платье нужно целую сотню экю.

– Почему же ты мне не сказала?

– Чтобы я приходила к вам с протянутой рукой!.. После всего, что произошло!..

– Тогда я поеду один, – говорит Адольф, не желающий, чтобы жена его опозорила.

– Я прекрасно знаю, что именно этого вы и хотели, – отвечает Каролина язвительным голоском, – это видно по тому, как вы оделись.

В гостиной одиннадцать человек; всех их Адольф пригласил к обеду; Каролина держится так, как будто она тоже гостья, – ждет, пока подадут кушанья.

– Сударь, – шепчет камердинер на ухо хозяину, – кухарка совсем сбилась с ног.

– А что случилось?

– Да ведь ей ничего не сказали; у нее вводное блюдо [614]только на двоих, да еще вареная говядина, один цыпленок, один кочан салата и овощи.

– Каролина, вы что же, не распорядились на кухне?

– Да разве я знала, что у вас гости, и потом, разве смею я здесь распоряжаться?.. Вы меня избавили от всех хлопот, и я всякий день благодарю за это Бога.

Госпожа де Фиштаминель приезжает с визитом к госпоже Каролине; та кашляет, склонясь над пяльцами.

– Вышиваете домашние туфли для вашего дражайшего Адольфа?

Адольф красуется у камина.

– Нет, это для одного торговца, он мне обещал заплатить; я, точно каторжник, зарабатываю себе на мелкие расходы [615].

Адольф краснеет; он не может поколотить жену, а госпожа де Фиштаминель смотрит на него вопросительно, как бы говоря: «Что все это значит?»

– Вы сильно кашляете, милочка!.. – замечает госпожа де Фиштаминель.