Оноре Бальзак - Мелкие неприятности супружеской жизни [сборник]

Второй голос раздается из беломраморного дверного наличника, который колышется, словно платье. Кажется, будто мне явилась пречистая дева в венке из белых роз, с зеленой пальмовой ветвью в руке. Ее голубые глаза улыбаются мне.

Эта скромная Добродетель говорит мне: «Оставайся на месте! будь доброй, как и прежде, дари счастье этому мужчине, таково твое призвание. Ангельская кротость побеждает любые муки. Вера в себя укрепляла мучеников, и боль от костра казалась им слаще меда. Потерпи немного; после ты почувствуешь себя счастливой».

Порой в эту самую минуту Адольф возвращается домой, и я уже чувствую себя счастливой. Но, милая подруга, терпения у меня меньше, чем любви; порой я готова разорвать в клочья женщин, которые вхожи повсюду и которых везде ждут как мужчины, так и женщины. Сколько глубины в словах Мольера:

У света, милый друг, есть странностей немало [655].

Ты, Матильда, счастливица; ты не знаешь, что такое эта мелкая неприятность; ты женщина хорошего рода. Ты многое можешь для меня сделать. Подумай об этом. Я осмеливаюсь написать тебе то, чего не смела сказать. Твои визиты для меня большое благо, навещай почаще свою бедную

– Ну что, – спросил я у писца, – понимаете ли вы, чем стало это письмо для покойного Бургареля?

– Нет.

– Письмом заемным.

Ни писец, ни его патрон меня не поняли. Но вы-то понимаете?

«Да, моя дорогая, в браке с вами случатся вещи, о которых вы не подозреваете; но случатся и другие, о которых вы подозреваете еще меньше. Например…»

Автору (можно ли его назвать хитроумным?), который castigat ridendo mores [656]и взялся за написание «Мелких неприятностей супружеской жизни», нет нужды подчеркивать, что здесь, осторожности ради, он предоставляет слово женщине хорошего тона [657]и не несет никакой ответственности за рассказ об этой мелкой неприятности, хотя очаровательная особа, от которой он его услышал, вызывает у него самое искреннее восхищение.

– Например… – сказала она.

Тут автор чувствует себя обязанным сообщить, что эта особа – не госпожа Фуллепуэнт, не госпожа де Фиштаминель и не госпожа Дешар.

Госпожа Дешар слишком большая ханжа, госпожа де Фуллепуэнт слишком самодержавно царит в своем семействе и знает это; впрочем, чего только она не знает; она учтива, бывает в хорошем обществе, везде и во всем выбирает лучшее; ей прощают живость ее острот, как прощали при Людовике XIV язвительные словечки госпоже Корнуэл [658]. Ей вообще многое прощают: есть женщины, которых можно назвать избалованными любимицами общества.

Что же касается госпожи де Фиштаминель, которая, как скоро выяснится, всему виной, она чуждается каких бы то ни было упреков и обвиняет не словами, а делами.

Мы предоставляем каждому читателю право думать, что рассказ ведет Каролина – но не глупенькая юная Каролина, а та, что превратилась в тридцатилетнюю женщину [659].

– Например, вы, с Божьей помощью, родите детей…

– Сударыня, – сказал я ей, – не будем вмешивать Бога в эти дела, если, конечно, это не намек…

– Вы наглец, – отвечала она, – перебивать женщину неприлично…

– Неприлично, когда она занята детьми, это я знаю; но, сударыня, не следует злоупотреблять невинностью юных особ. Мадемуазель выйдет замуж, и если она будет полагаться на вмешательство Верховного Существа, это введет ее в глубочайшее заблуждение. Мы не должны обманывать нашу молодежь. Мадемуазель уже не в тех летах, когда юных особ уверяют, что новорожденного брата нашли в капусте.

– Вы хотите заставить меня говорить глупости, – продолжала она, улыбаясь и показывая прекраснейшие в мире зубки, – у меня нет сил бороться с вами, прошу вас, позвольте мне говорить с Жозефиной. Что бишь я говорила?

– Что, если я выйду замуж, у меня родятся дети, – отвечала юная особа.

– Так вот, не хочу тебя пугать, но очень вероятно, что каждый ребенок будет стоить тебе одного зуба. С рождением каждого ребенка я теряла один зуб.

– К счастью, – возразил я, – эта неприятность была не мелкой, а мельчайшей (выпавшие зубы находились в глубине рта). Но заметьте, мадемуазель, что далеко не все мелкие неприятности таковы. Неприятность зависит от состояния и местоположения зуба. Если благодаря рождению ребенка у вас выпадет больной зуб, гнилой зуб, дырявый зуб, вам повезет: у вас будет одним ребенком больше и одним скверным зубом меньше. Итак, не будем выдавать удачи за неприятности. Другое дело, если бы вы лишились одной из передних жемчужин … Не говоря уже о том, что не одна женщина, пожалуй, согласилась бы обменять самый великолепный передний зуб на здорового пухлого младенца!

– Так вот, – продолжала она, оживляясь, – рискуя рассеять твои иллюзии, бедное дитя, я все-таки расскажу тебе о мелкой неприятности, которая на самом деле совсем не мелочь! О, как это ужасно! Мне придется говорить о тряпках, а ведь этот господин полагает, что мы ни на что другое не годны…

Я сделал протестующий жест.

– Я была замужем около двух лет и любила своего мужа; я излечилась от своего заблуждения и повела себя иначе, ради его и своего счастья; могу похвастать тем, что нынче мы одна из самых счастливых супружеских пар в Париже. Скажу коротко, моя дорогая, я любила это чудовище, только его одного и видела в целом свете. Муж мой уже несколько раз говорил мне: «Детка, юные особы не умеют одеваться, твоя мать одевала тебя кое-как, у нее были на это свои резоны. Послушай моего совета, бери пример с госпожи де Фиштаминель, у нее хороший вкус». А я, простая душа, принимала это за чистую монету. Однажды мы вернулись со званого вечера, и он спрашивает меня: «Ты видела, как была одета госпожа де Фиштаминель?» – «Да, недурно». А сама думаю: «Он мне все время толкует про госпожу де Фиштаминель, надо мне одеться точь-в-точь как она». Я хорошо запомнила и ткань, и фасон платья, и форму всех украшений. И вот я вне себя от счастья мечусь, суечусь, ставлю все вверх дном, лишь бы раздобыть себе такие же ткани. Я позвала к себе ее портниху. «Вы шьете на госпожу де Фиштаминель?» – «Да, сударыня». – «Прекрасно! теперь будете шить на меня, я нанимаю вас, но с одним условием: видите, я отыскала такую же ткань, как у нее, и хочу, чтобы вы сшили мне такое же платье». Признаюсь, в тот момент я не обратила внимания на довольно-таки лукавую улыбку портнихи, хотя и заметила ее; поняла я ее много позже. «Такое же, – повторила я, – точную копию».

– Да! – вдруг воскликнула рассказчица и посмотрела мне в глаза. – По вашей милости мы уподобляемся паукам в центре паутины, мы учимся все видеть, не показывая виду, отыскивать смысл повсюду, изучать слова, жесты, взгляды! Вы говорите: женщины очень хитры! Скажите лучше: мужчины очень лживы!