Оноре Бальзак - Мелкие неприятности супружеской жизни [сборник]

Каролина нащупала лист бумаги между бархатом и столом: вместо письма к госпоже де Фиштаминель, уехавшей на воды в Пломбьер, ей попадается письмо к Гектору, и она читает следующее:

Любезный Гектор,

Мне жаль тебя, но ты поступаешь правильно, когда рассказываешь мне о трудностях, в которых ты погряз.

Ты не сумел понять разницу между провинциалкой и парижанкой. В провинции, друг мой, вы постоянно пребываете наедине с женами и со скуки всей душой предаетесь счастью. Это большая ошибка: счастье – омут, и кто в семейной жизни достиг его дна, тому уже не вынырнуть.

Сейчас ты поймешь почему; позволь для краткости объяснить тебе, что я думаю о твоей жене, с помощью притчи.

Однажды я ехал в «кукушке» из Парижа в Вильпаризи [681]; расстояние в 7 лье, тяжелая колымага, хромая лошадь, на козлах одиннадцатилетний мальчишка. Соседом моим в этом плохо закрытом сундуке был старый солдат.

Ничто не забавляет меня так сильно, как возможность с помощью такого буравчика, как вопросительный знак, извлечь из каждого кучу поучений, анекдотов и сведений, от которых все жаждут избавиться, и выслушать все это с видом внимательным и восторженным; у каждого, от крестьянина до банкира, от капрала до маршала Франции, есть в запасе своя история.

Я заметил, что эти сосуды, полные познаний, особенно охотно опустошаются, когда погружаются в дилижансы или «кукушки» – в любые экипажи, запряженные лошадьми: ведь на железной дороге никто бесед не ведет.

Судя по тому, каким манером мы выехали из Парижа, нам предстояло находиться в дороге еще часов семь; итак, развлечения ради, я развязал язык старому капралу. Он не умел ни читать, ни писать; все его истории были для меня внове. И что же? дорога пролетела незаметно. Капрал участвовал во всех кампаниях, он сообщил мне небывалые факты, которыми пренебрегают историки.

О дорогой мой Гектор, насколько же практика выше теории! Среди прочего я расспрашивал его насчет несчастной пехоты, которой требуется больше мужества для маршей, чем для боев; вот ответ капрала, из которого я исключил многочисленные лишние слова:

«Когда, сударь, в наш 45-й, который Наполеон прозвал Грозным (дело происходило в первые годы правления императора, когда пехоте требовались стальные ноги), присылали парижан, у меня был свой способ узнать, кто из них останется в 45-м, а кто нет. Первые никуда не спешили, оставляли позади шесть жалких лье в день, не больше и не меньше, а назавтра готовы были продолжать путь. Вторые, чересчур бойкие, одолевали за день десять лье, рвались к победе и с полдороги попадали в госпиталь».

Бравый капрал думал, что говорит о войне, а на самом деле говорил о браке; так вот, ты, любезный Гектор, оказался в госпитале, не одолев и половины пути.

Вспомни, как сетовала госпожа де Севинье, отсчитывая сто тысяч экю господину де Гриньяну, чтобы он соизволил взять в жены одну из самых хорошеньких жительниц Франции. «Впрочем, – подумала она, – ему ведь придется брать ее ежедневно, до скончания ее дней! Право, это стоит сотни тысяч экю!» [682]Увы, разве не должно это устрашить самых отважных?

Любезный мой товарищ, супружеское счастье, как и счастье народов, зиждется на невежестве. Оно не что иное, как блаженство, исполненное условий отрицательных.

Если я живу счастливо с моей малышкой Каролиной, то лишь благодаря строжайшему соблюдению того благословенного принципа, который так настоятельно проповедует „Физиология брака“. Я решился вести свою жену дорогой, проложенной по снегу, вплоть до того счастливого дня, когда неверность сделается для нее труднодостижимой [683].

В том положении, в которое ты себя поставил и которое походит на положение Дюпре, с самых первых своих выступлений в Париже принявшегося петь во всю грудь, вместо того чтобы, подобно Нурри, довольствоваться фальцетом и делать ровно столько, сколько нужно для покорения публики [684], тебе, я полагаю, следует избрать следующий путь…»

На этом письмо обрывалось; Каролина вернула его на место и поклялась, что ее обожаемый Адольф дорого заплатит за верность гнусным принципам «Физиологии брака».

Эта неприятность обнаруживается в жизни замужней женщины достаточно часто и имеет достаточно много разновидностей, так что ее можно назвать типической.

Каролина, о которой пойдет речь в этой главе, очень набожна, она нежно любит своего мужа, муж полагает даже, что она любит его чересчур нежно; впрочем, это супружеское фатовство, а то и вызов: жалуется он только молоденьким приятельницам жены.

Если в дело вмешивается католическая религия, все обретает чрезвычайно серьезный характер. Госпожа де *** сказала своей юной приятельнице, госпоже де Фиштаминель, что ей пришлось побывать у своего духовника с чрезвычайной исповедью, и тот наложил на нее епитимью, так как счел, что она совершила смертный грех.

Дама эта, каждое утро ходящая к мессе, – женщина тридцати шести лет, худощавая и угреватая. У нее большие черные бархатные глаза и темная верхняя губа, впрочем, приятный голос, приятные манеры, благородная походка; одним словом, она женщина хорошего рода.

Госпожа де Фиштаминель, с которой госпожа де *** сдружилась (почти каждая набожная дама покровительствует какой-нибудь женщине, слывущей легкомысленной, под тем предлогом, что намерена обратить ее на путь истинный), – так вот, госпожа де Фиштаминель утверждает, что достоинства богомольной Каролины суть плоды воздействия религии на характер, от природы весьма страстный.

Подробности эти необходимы для того, чтобы живописать очередную мелкую неприятность во всей ее неприглядности.

Адольф этой Каролины был вынужден покинуть жену на два месяца в апреле, сразу после сорокадневного поста, который набожная Каролина соблюдает неукоснительно.

С начала июня Каролина начала поджидать мужа и поджидала его день за днем. Надежды,

росли вплоть до воскресенья, когда предчувствия ее заговорили так настоятельно, что она уже не сомневалась: возлюбленный супруг воротится сегодня, и притом спозаранку.

Когда набожная жена ожидает мужа, которого не было дома около четырех месяцев [685], она занимается своим туалетом куда более тщательно, нежели юная дева, ожидающая своего первого суженого.

Сия добродетельная Каролина так глубоко погрузилась в эти приготовления сугубо личного свойства, что пропустила восьмичасовую мессу. Она хотела сходить в церковь, но боялась упустить приезд своего дражайшего Адольфа и сладость первого обмена взглядами: ведь она была уверена, что он возвратится поутру. Ее горничная, из почтения не входившая в туалетную комнату хозяйки, куда женщины набожные и угреватые не позволяют входить никому, даже собственному мужу, особенно если они худощавы, – ее горничная уже три раза слышала, как хозяйка восклицает: «Как только приедет хозяин, предупредите меня».