Оноре Бальзак - Мелкие неприятности супружеской жизни [сборник]

Как ни претит автору вставлять анекдоты в сочинение сугубо афористическое, которое – по крайней мере из уважения к теме – должно состоять из наблюдений более или менее тонких и чрезвычайно деликатных, он, однако, полагает необходимым украсить эту страницу рассказом, услышанным от одного из лучших наших врачей.

В рассказе этом содержится правило поведения, которое должны принять к сведению парижские доктора.

Один муж находился в положении нашего Адольфа. Его Каролина, провалившись в первый раз, непременно хотела одержать победу, а этого Каролины добиваются довольно часто! Каролина, о которой идет речь, делала вид, что у нее расстроены нервы (см. «Физиологию брака», размышление XХVI, параграф «О неврозах»). Она уже целых два месяца просыпалась в полдень, проводила дни напролет, распростертая на диване, и пренебрегала всеми парижскими увеселениями.

Никаких театральных представлений… Как можно? Там духота и, главное, свет, свет со всех сторон!.. шум, толчея при входе, при выходе, музыка… все это невыносимо! так чудовищно раздражает нервы!

Никаких поездок за город… Как можно? Она этого хотела, но для такой поездки необходимы ( в этом все и дело! ) собственный экипаж, собственные лошади… Муж не пожелал купить ей экипаж. А ехать в наемной карете, в фиакре… ее мутит при одной мысли о такой поездке!

Никакого обжорства… у больной от запаха мяса тошнота подступает к горлу!

Больная лечилась тысячью разных снадобий, которых, правда, никогда не принимала на глазах у горничной.

Одним словом, она не жалела сил на эффекты, лишения, позы, белила для придания себе мертвенной бледности, закулисные машины – точь-в-точь как театральная дирекция, трубящая повсюду о великолепии новой постановки.

Выходило, что помочь больной может только поездка на воды – в Эмс, в Гомбург, в Карлсбад, – но больная не хотела трогаться в путь без собственного экипажа.

Все упиралось в экипаж.

Но Адольф этой Каролины держался стойко и не уступал.

Сама же эта Каролина, будучи женщиной величайшего ума, признавала правоту своего мужа.

– Адольф прав, – говорила она своим приятельницам, – это я потеряла разум; он покамест не может, не должен покупать экипаж; мужчины лучше нас разбираются в собственных делах…

Порой этот Адольф приходил в ярость; женщины знают такие ухватки, за которые их надо отправлять прямиком в ад.

Наконец, на третий месяц он встречает своего школьного товарища, начинающего врача, простодушного, как все юные доктора, лишь с недавних пор заведшего практику и рвущегося в бой.

«К молодой жене – молодого врача», – решает наш Адольф.

И предлагает будущему Бьяншону [718]осмотреть Каролину и сказать правду о ее состоянии.

– Дорогая, пора вам показаться врачу, – говорит Адольф вечером жене, – я пригласил такого, который более всего подходит хорошенькой женщине.

Новичок приступает к делу с величайшей добросовестностью, задает больной вопросы, деликатно ее ощупывает, выясняет мельчайшие подробности, и к концу беседы на губах у него начинает играть невольная улыбка, а глаза смотрят с сомнением, если не с иронией. Он прописывает невинное лекарство, настаивая на его чрезвычайной важности, и обещает вернуться, чтобы проверить, подействовало ли оно.

В прихожей он, полагая, что остался наедине со своим школьным товарищем, учиняет вот какую штуку.

– Твоя жена совершенно здорова, любезнейший, – говорит он, – она насмехается над тобой и надо мной.

– Я так и думал…

– Но если она будет продолжать в том же духе, она в самом деле доведет себя до болезни: я слишком хорошо к тебе отношусь, чтобы это позволить, ведь я хочу остаться не только врачом, но и порядочным человеком.

– Моей жене нужен выезд.

Каролина этого Адольфа, как и та, что описана в главе «Соло для катафалка», подслушивала под дверью.

Юному доктору по сей день постоянно приходится отмываться от напраслин, которые эта очаровательная особа распространяет на его счет; чтобы заставить ее замолчать, он вынужден был повиниться в этой ошибке молодости и назвать свою неприятельницу по имени.

У несчастья столько оттенков, что сосчитать их невозможно, тут все зависит от характеров, силы воображения, мощи нервной системы. Однако если невозможно перечислить все эти бесконечные оттенки несчастья, то можно по крайней мере указать его главные разновидности, ярко выраженные особенности.

Нижеследующую мелкую неприятность автор приберег под конец, ибо она одна не только печальна, но и смешна.

Автор льстит себя надеждой, что рассказал обо всех главных неприятностях. Поэтому женщины, подошедшие к завершению жизненного пути, достигшие счастливого сорокалетнего возраста, когда они становятся неподвластны злословию, клеветам, подозрениям и наконец обретают свободу, – эти женщины должны отдать автору справедливость и признать, что в его сочинении указаны или изображены все критические положения, в какие могут попасть супруги.

У Каролины появилось свое «дело Шомонтеля». Она научилась удалять мужа из дома, она нашла общий язык с госпожой де Фиштаминель.

Во всякой семье наступает момент, когда госпожа де Фиштаминель становится добрым гением Каролины.

Каролина лелеет госпожу де Фиштаминель так же истово, как африканская армия лелеет Абд-эль-Кадера [720]; она пестует ее с такой же страстью, с какой врач старается не вылечить богатого мнимого больного. Каролина и госпожа де Фиштаминель на пару изобретают занятия для дражайшего Адольфа в тех случаях, когда присутствие сего полубога в их пенатах нежелательно. Госпожа де Фиштаминель и Каролина, ставшие стараниями госпожи Фуллепуэнт лучшими подругами, даже постигли и научились исполнять те обряды женского франкмасонства, в которые никакой посторонний не способен их посвятить.

Например, Каролина пишет госпоже де Фиштаминель такую записку:

«Ангел мой, вы, верно, увидите завтра Адольфа; не задерживайте его слишком долго, потому что около четырех я хочу поехать с ним в Лес кататься; но если вам очень хочется отвезти его туда, тогда я его там и заберу. Как бы мне перенять ваше умение развлекать людей, которым повсюду скучно».

Госпожа де Фиштаминель говорит себе:

«Все понятно; этот малый останется у меня с полудня до пяти часов».

Мужчины не всегда понимают, что означает настоятельная женская просьба, но другую женщину не обманешь: она делает все наоборот.

Эти милые создания, в особенности парижанки, – прелестнейшие из игрушек, изобретенных общественной промышленностью: только человек бесчувственный может не поклоняться им и не испытывать постоянного восторга, глядя, как они плетут свои козни с той же ловкостью, что и свои косы, как изобретают собственный язык, как сооружают своими тонкими пальчиками машины, способные разрушить самые гигантские состояния.