Жан Лаффит - Весенние ласточки

— Хорошо, что я тебя встретил, — сказал Морен. — Мне нужна твоя подпись.

— Как ты понимаешь, я не дурак и не присоединяюсь к требованию чрезвычайной сессии.

— Не беспокойся, твое отношение к забастовкам мне известно.

Они привыкли так разговаривать и друг на друга не обижались. Они направились к буфету, и Вильнуар дружески спросил:

— Ну, так чего ты от меня хочешь?

Морен в нескольких словах рассказал ему об аресте Беро и о том, как все в департаменте взволнованы этим событием. Делом Беро занялась организация бывших фронтовиков… Пораваль, замешанный в эту историю, повидался с префектом и съездил в Бордо… Несколько видных деятелей поставили свою подпись под петицией, которая в ближайшее время будет обнародована…

— Так вот, если ты подпишешь, твое имя подкрепит подписи твоих друзей.

— Но я же не знаком с этим субъектом. Он из ваших?

— Сочувствующий. Но он секретарь сельскохозяйственного профсоюза общины, где у тебя большинство голосов.

— Хлопочете о нем, конечно, вы?

— Мы делаем все, что можем, не буду скрывать. Кстати, ты еще услышишь об этом деле. Я сделаю запрос в палате и приведу еще несколько подобных фактов. Мы не потерпим, чтобы участников движения Сопротивления отдавали под суд.

— Да, ты отчасти прав. Они перегибают палку. Знаешь, я подумаю…

— А сразу ты не можешь подписать?

— Покажи-ка петицию.

Вильнуар скорчил недовольную гримасу.

— Сам текст неплох, но подписи все те же.

— Ты всех их знаешь? Держу пари, что среди них больше твоих избирателей, чем моих.

— Ладно. Я не отказываюсь, но мы еще потолкуем.

Морен решил воспользоваться случаем и рассказал ему еще об одном мероприятии, в которое он давно пытался его втянуть. Он уже получил согласие одного депутата-католика и нескольких видных радикалов на то, чтобы сообща выпустить воззвание против перевооружения Германии и собрать под ним подписи жителей департамента Дордони.

— Это, — прервал его Вильнуар, — совсем особый разговор.

— А я считал, что ты сторонник намордника.

Вильнуар улыбнулся при напоминании о его остроте во время последних дебатов, посвященных внешней политике. Премьер-министр, отвечая на вопросы, осторожно коснулся соглашений, подписанных его правительством в Бонне и Париже. Он не стал скрывать, что проведение их в жизнь повлечет за собой перевооружение Германии, «но, — нашел он нужным оговорить, — при этом будут соблюдены определенные условия и приняты меры предосторожности, а Германии нужен…» — «Намордник!» — крикнул с места Вильнуар, заканчивая начатую фразу. Его выпад произвел сильное впечатление и был встречен смехом, аплодисментами и возмущенными выкриками, что обычно в отчетах «Журналь офисьель» именуется «разнообразной реакцией». В крупной вечерней газете появилась передовая под заголовком «Намордник». В этой статье был приведен ряд доводов, ставящих под сомнение эффективность соглашений, которые правительство собиралось представить депутатам на ратификацию. После этой истории Вильнуар был причислен к противникам ЕОС.

— Кстати, по поводу намордника, — сказал он, — на мой взгляд, в нем нуждаются не только немцы.

Спорить было бесполезно, Морен знал это по опыту. Он предпочел закончить разговор.

— Серж, как твои бойни? — остановил он проходившего мимо депутата.

Серж де Мулляк был прогрессивный депутат соседнего с Дордонью департамента и недавно был избран мэром одного городка. Он был поглощен своими муниципальными делами и лелеял два проекта, над которыми его коллеги-коммунисты дружески посмеивались: проект строительства бойни и возведения памятника Дюгеклену; в память о том, что он некогда проезжал через городок, главная площадь носила его имя.

— Мы уже купили участок под бойню, — добродушно ответил де Мулляк. — С Дюгекленом тоже в порядке. Я только что видел проект. Открытие памятника может вылиться в демонстрацию национального единства, а этим не стоит пренебрегать.

Морен с де Мулляком без труда достигли согласия в вопросе о заслугах Дюгеклена, который шестьсот лет назад помог Франции освободиться от иностранной оккупации, и перешли к более актуальным вопросам.

Де Мулляк принадлежал к старинной католической семье и гордился тем, что один из его предков во время Французской революции сражался в армии конвента. Сам он принимал участие в Сопротивлении и к концу войны был произведен в полковники ФФИ. В армии его понизили до лейтенанта, он подал в отставку и под влиянием своего друга Ива Фаржа принял участие в борьбе другого рода — стал одним из руководителей движения за мир. По просьбе своих друзей коммунистов он дал согласие поставить свое имя первым в едином списке кандидатов, блестяще прошел на выборах и в палате выделялся своими искусными выступлениями. У него были друзья среди депутатов разных партий. Именно по совету де Мулляка Шарль Морен наладил отношения с депутатом-католиком от одного с ним департамента. Этот человек, как он сказал Морену, крайне обеспокоен германским вопросом, и его можно вовлечь в борьбу за мир, если не требовать от него ничего сверхъестественного. А вот к вице-председателю комиссии по иностранным делам Вильнуару де Мулляк относился крайне скептически, и сейчас он насмешливо спросил Шарля Морена:

— Тебе удалось переубедить господина Вильнуара? Он ведь тоже из аристократов, только его семья оказалась хитрее, чем моя, и в нужный момент сумела отделаться от приставки «де».

— Я не теряю надежды. История с «намордником», о которой я ему сейчас напомнил, может мне помочь в этом деле.

— Не обольщайся. Он убежден, что ЕОС и послужит намордником при условии некоторых поправок, которые по существу ничего не изменят.

— Но может быть, он еще одумается.

— Будем надеяться.

Прощаясь, они пожали друг другу руку, и Морен, заглянув еще раз в кабинет своей группы, ушел из палаты. Он воспользовался машиной Сервэ, чтобы съездить в Париж и лично передать в секретариат председателя Национального собрания свое требование созвать чрезвычайную сессию, с тем чтобы его подпись не была признана недействительной, как это произошло недавно с одним депутатом. Морен мог уехать только на следующее утро и решил посвятить вторую половину дня свиданиям с нужными людьми. Домой он попал около семи часов вечера. В этот день они с Роз праздновали годовщину своей свадьбы. Морен приглашал Роз каждый раз в другой ресторан, обоим хотелось избежать повторения впечатлений и отметить праздник по-новому. «Благодаря этому мы не так заметно стареем, — говорил Шарль, — и всегда ждем чего-то неизведанного». Все, что способно было сблизить их еще больше, доставляло им огромную радость.