Жан Лаффит - Весенние ласточки

Вечер у них проходил по заведенному обычаю. Шарль заранее, тайно от Роз, выбирал ресторан, где будет праздноваться годовщина, Роз заказывала ужин, в виде исключения не обращая внимания на цены… Впервые празднование было отложено. Морен хотел было взять жену с собой в Париж, и тогда годовщина была бы отпразднована совершенно необычно, но беременность Роз протекала довольно тяжело, и ей было бы трудно вынести такое длительное путешествие в машине. Вот почему они с общего согласия перенесли празднование на другое число. Морену в такой день было особенно тоскливо сидеть дома одному, кроме того, ему не хотелось готовить себе, и тут он вспомнил, что его друзья, возможно, уже вернулись из отпуска.

— Ты попал вовремя, — встретил его Луи. — Мы как раз садимся за стол.

Ирэн поставила еще один прибор, и все сдвинули свои стулья, освобождая место гостю.

— Знакомьтесь. Жак Одебер, — сказал Луи, представляя Шарлю молодого человека, который сидел за столом.

— Кажется, я слышал вашу фамилию, — заметил Морен.

— У моих родителей в Бержераке кондитерская.

— Наверное, поэтому я и знаю. Вы тоже кондитер?

Морен расспросил Жака о его работе, о планах на будущее, и они очень быстро познакомились.

Ирэн рассказала, с каким трудом они выбрались из Бержерака. Они хорошо сделали, приехав раньше срока, так как на заводе счетчиков, где работает Луи, тоже назревает забастовка.

— Кстати, о забастовках, — сказал Морен. — Произошла очень забавная история. Сегодня вечером президент республики должен был выехать в Гавр и отплыть в Америку, но не уехал, так как поезда не отправляются.

— Ешь хлеб!

Резкий окрик отца озадачил мальчика. Фернан Груссо отчетливо услышал голос диктора: «…они приглашают всех почтовиков, соблюдая спокойствие и порядок, приступить к работе… обе федерации гордятся мужественной борьбой всех служащих связи за выставленные требования и поздравляют их…»

Дальнейшее он уже не расслышал, так как в это время Пьер уронил свой бутерброд, намазанный свиным салом, и издал такой пронзительный крик, что Бернар, его старший брат, даже перестал плакать.

— Умоляю, утихомирь их, — крикнул Фернан жене.

Дети заплакали еще громче. Франсуаза, выведенная из терпения дурным настроением мужа, сделала резкое движение и столкнула кастрюлю, стоявшую на краю плиты. Когда наконец водворилась тишина, стало слышно, как женский голос по радио продолжает передавать последние известия. Теперь сообщали о собрании, которое должно состояться в бюро палаты депутатов.

Фернан Груссо дошел до исступления. Все началось с того, что набедокурил старший сын: он стащил и съел восемь кусочков сахара, оставленных к утреннему завтраку. Отец слегка ударил его по рукам, мальчишка расплакался, мать возмутилась поступком отца. После этого возникла новая сцена между родителями: Пьер отказывался от еды.

— Разве ты не видишь, дети голодны, — сказала Франсуаза.

— Тем более они должны есть хлеб.

— Они не привыкли к свиному салу, а мы не можем им купить масла.

— Капризы…

Бернар плакал, Пьер, выражая недовольство, по своему обыкновению стучал по стулу, Фернан препирался с женой, и услышал лишь обрывки сообщений о том, что забастовки прекращены. Из того, что он смог уловить, он попытался составить себе представление о ходе событий: значит, ночью профсоюзные организации договорились с правительством… федерация, в которую входит Фернан, требовала, чтобы почтовики приступили к работе… Сперва он почувствовал облегчение. Вот уже восемнадцать дней как он не работает, и продолжение забастовки потребовало бы еще новых жертв и лишений. Но в чем же суть соглашения, на которое ссылались, требуя возобновления работы? Вот этого Фернан не уловил. Радио передало правительственное сообщение; из него он ничего не запомнил — не только потому, что ему не удалось его услышать целиком, но оно вообще было непонятным. Речь шла о будущих переговорах, о том, что будет разработана форма соглашения, но никаких конкретных данных. Будут ли увеличены ставки? Дадут ли почтовикам надбавку, которой они добивались? Замалчивание всех этих вопросов не сулило ничего хорошего. Фернан допил свой кофе и порылся в карманах, выбирая крошки табаку. Жена дулась на него.

— Чего ты молчишь?

— Терпеть не могу, когда ты свое настроение вымещаешь на детях. Ты же знаешь, как нам трудно. Я должна булочнику, бакалейщику… Пьер привык к другой пище и вот уже два дня ничего не ест… А что если он заболеет? Через несколько недель Бернару идти в школу; ему нужны будут фартук, плащ, джемпер, башмаки…

Фернану Груссо в молодости не повезло. Двадцать лет назад он женился на легкомысленной девушке. Ее кокетство доставляло ему немало огорчений, но, несмотря на это, он ее обожал. Все пять лет, пока он был в лагере в Германии, он ей писал страстные письма. Он готов был все ей простить, лишь бы она от него не ушла, и все-таки она его не дождалась. Ее похождения служили предметом сплетен всего квартала. Незадолго до возвращения Фернана она уехала с человеком, который был намного старше ее, но богат — его доходы открывали ей путь к легкой жизни, о которой она всегда мечтала. «Это же кукла, какая она для вас жена? — утешали Фернана соседи. — Но в общем-то, на свой лад, она честная и хорошая, ведь она вам все оставила». Фернан горевал и жил в одиночестве, надеясь в душе, что она к нему вернется. И тут он встретил Франсуазу. Она потеряла мужа на войне и была так же одинока, как и он. Ей только что исполнилось тридцать лет. Это была крепкая женщина с соблазнительными формами. Ее нельзя было назвать красавицей, но улыбка, как это иногда бывает, преображала ее лицо и делала его привлекательным. Они виделись каждое утро: либо он заставал ее дома, принося почту, либо встречал на улице, когда она шла на работу. Однажды он спросил ее, почему она не получает писем, и она сказала: «Кто же мне может писать?» С этого все и началось. Постепенно Фернан стал пускаться с нею в продолжительные беседы и пользовался всяким случаем, чтобы делать ей весьма двусмысленные комплименты. Она отвечала в том же тоне, улыбаясь по любому поводу, поощряя его ухаживания, но не разрешая ему заходить слишком далеко. И вот Фернан, искавший вначале легкого любовного похождения, сам попался в западню. Он стал ухаживать еще настойчивее, но в то же время все больше робел, и действовать пришлось ей. Однажды она сказала:

— Мне кажется, что мы могли бы начать новую жизнь и нам вместе было бы неплохо.

Фернан почувствовал себя двадцатилетним юношей. Соединив свое нехитрое имущество, они смогли приобрести довольно удобную квартирку с приличной обстановкой.

Они поженились несколько позже, когда Фернан получил развод. Совместная жизнь убедила их, что счастье для них еще возможно. Франсуаза после рождения первого ребенка ушла с консервной фабрики. С тех пор как она перестала работать, прошло пять лет. Фернан по-прежнему служил почтальоном. Это был человек спокойный и до того пунктуальный, что заменял жителям квартала часы. Дети по дороге в школу задерживались на улице, если не видели почтальона, и пускались бежать, если он их уже опередил. Уличные торговки говорили добродушно: «И часы не нужны, вот идет почтальон». Его маршрут был тщательно разработан и никогда не менялся, но ритм работы зависел от количества писем. Когда Фернану приходилось подниматься по этажам или терять несколько минут в ожидании, пока получатель распишется, он наверстывал потерянное время, ускоряя шаг или избегая лишних разговоров. Если же, наоборот, у него еще было время, он, думая о следующем обходе, заранее предупреждал адресата каждый раз, когда это было возможно, что принесет ему перевод или заказное письмо, уже пришедшее на почту. По всему его маршруту были одному ему известные ориентировочные точки, мимо которых он, за редким исключением, проходил по расписанию, как бегун мимо контрольного пункта. До войны Фернан учился на заочных курсах, готовясь к экзаменам, которые открыли бы ему доступ к более высокой должности. Теперь его возраст не позволял ему рассчитывать на значительное изменение положения, и он стремился только сохранить за собой свое место, дослужиться до пенсии, с тем чтобы в старости не находиться на иждивении детей.